– Согласен.
– То-то вот… Да я Нобелевскую премию получу, вот увидишь.
– Весьма возможно, – опять согласился я. – Если повезет. Я бы лично тебе ее не дал.
– Ты же всегда был консерватором.
– А что будет с Машкой?
– Как что?
– Я спрашиваю: что будет с коровой, которая может думать как человек, но не имеет человеческих возможностей. Куда ты денешь Машку, когда получишь все свои премии и звания? Сдашь ее на мясокомбинат?
– Что ты, такую корову и на мясокомбинат!
Только Ненашев мог понять меня буквально.
– А все-таки?
– Ну… Я еще не думал. Отправлю ее в зоосад.
– В зоосад принимают только животных.
– Ах, ты опять про это.
– Да, опять про это.
– Тогда выстроим Машке отдельный павильон, она того заслуживает. Самая знаменитая корова в мире, подумай! Журналисты будут брать у нее интервью. Будут снимать в кино.
– А Машке это поправится?
– А чего ее спрашивать. Вот еще новости.
Мне вдруг захотелось ударить Ненашева. Ничего не говоря, не объясняя. Сильно ударить, чтобы ему стало больно… очень больно!.. Я заложил руки за спину, и поднял лицо к вечернему небу. Я не мог смотреть на Ненашева.
– Ты чего? – спросил он.
– Нет… я так, ничего… Я только хочу спросить: неужели ты до сих пор не понимаешь, что с желанием Машки нужно считаться, что она уже не корова.
– Опять!.. Тогда что же она такое? Человек?
– Не человек, но существо, наделенное разумом, поэтому и не животное, в прямом понимании слова. И не важно, что у нее рога и копыта и внешний облик так отличен от человеческого. У нее – разум! И по всем законам она требует к себе такого же отношения и внимания, как к человеку… Ты не боишься, что тебя можно отдать под суд?
Ненашев стал серьезным.
– Ну-ну! Не нужно так громко. – Он помолчал, поглядывая на меня исподлобья. – Знаешь, я, признаться, уже думал об этом. Ну, об юридической ответственности, что ли, говоря твоим языком. У меня есть документ, в котором подписью и печатью удостоверяется, что вместе с избой и надворными постройками, с усадьбой в пять сотых гектара мне принадлежит также корова белая, с рыжими пятнами, по кличке «Машка». По всем существующим законам я являюсь хозяином этой коровы и волен использовать ее, как мне заблагорассудится. Могу ее доить, могу заколоть на мясо. Тем более могу провести над ней опыты, во имя науки. Вот и вся моя юридическая ответственность. Я закона не нарушил, и судить меня не за что. Во всяком случае, пока не за что.
Ненашев, как это он делал и раньше, бил мои эмоции логикой, я, не находя нужных аргументов, как обычно начал злиться и, вероятно, наговорил бы грубостей… Меня остановило – выражаясь языком старинных романов – появление третьего, а если считать и Машку – четвертого лица. Калитка осторожно приоткрылась, и в ограду заглянула продавщица Санечка.
Она тоже вошла не сразу – Машкины рога произвели впечатление не только на меня.
– Входите, входите! – закричал Ненашев.
Обычно я видел Санечку в белом халате; сейчас на ней было платье на лямочках, модное, то есть похожее на ночную рубашку, светлые туфли на «гвоздиках»; право, она выглядела сейчас неплохо – рассуждая по-современному (мой вкус был всегда несколько консервативным, особенно в отношении женских нарядов: жена говорила, что я старомоден до неприличия).
На плече Санечки висела пластмассовая – тоже модная – сумка, размером с небольшой чемодан.
Ненашев собирался было меня представить, но Санечка сказала, что мы уже знакомы, и мне оставалось только подтвердить это. Затем она открыла сумку и вытащила из нее бумажный кулек.
– Ваше печенье, – сказала она Ненашеву. – Забыли у меня. Хлеб взяли, а печенье забыли.
– Ах, да! Вот растяпа! Право, не стоило беспокоиться.
– Какое же беспокойство, занесла по пути.
– Все равно, спасибо за заботу. Что бы я тут делал без вас?
Ненашев улыбался прозрачно. Я дожидался подходящего момента, чтобы уйти.
– Кому-то нужно о вас заботиться, – кокетничала Санечка. – Мужчина одинокий, занятый вечно, когда ему о себе подумать. Корова еще, возни сколько с ней: поить, кормить. Убирать опять же. Хорошо хоть доярку нашли. Не понимаю только, чего вы Машку дома держите?
– Куда же я ее?
– Выгоняли бы утром. Вместе со всеми коровами, в стадо.
– Отвыкла она у меня от коровьего общества.
– Привыкнет.
– Смотреть за ней нужно. Она у меня особенная.
– Ничего, пастух присмотрит. В стаде ей даже лучше будет.
– Чем же лучше?
– Так уж не понимаете… Теленочек у вас будет.
– Теленочек?.. – Ненашев вдруг перестал улыбаться. – Хм, теленочек…
Аналитическое устройство в голове Ненашева работало быстрее моего. Он посмотрел на меня задумчиво.
– А ведь это идея, – сказал он.
Я ничего не успел сказать.
– Н-ну! – услыхали мы рядом.
Машка выбралась из своего сарайчика – она сама могла открывать дверь. Вероятно, она слышала и поняла разговор и сейчас стояла перед нами, выставив вперед рога.
– Ах! – Санечка спряталась за Ненашева.
– Ты чего, Машка? – спросил Ненашев.
– Н-ну! – и Машка замотала головой.
– Не хочет идти в стадо, – улыбнулся Ненашев.
Даже если бы он говорил серьезно, Санечка все равно не догадалась бы ни о чем.
– Боюсь я ее, – сказала Санечка.
– Иди к себе Машка, – приказал Ненашев.
Он легонько шлепнул ее. Машка упрямо мотнула головой.
– Это что такое? Пошла прочь!
Он размахнулся и на этот раз ударил бы сильно, но я успел удержать его руку. Машка моргнула растерянно. Потом медленно повернулась, неуклюже, по-коровьи – заходя передними ногами и переступая задними – понуро побрела в свой сарайчик. В дверях оглянулась – она еще надеялась па сочувствие.
– Иди, иди! – крикнул Ненашев.
Дверь закрылась.
– Просто цирк какой-то! – сказала Санечка.
Ненашев вопросительно уставился на меня.
– Теленочек, а?
И он усмехнулся.
Я не принял его всерьез. Только потому, что смотрел на Машку другими глазами, нежели он. Это была моя ошибка.
Мне бы догадаться об этом…
Я не догадался. Я простился с Ненашевым и Санечкой и пошел домой. Бидон так и остался на
