Руконог

«В небе угольно-багровом…»

В небе угольно-багровом
Солнце точит кровь мою.
Я уже не запою
Песен о свиданьи новом.
Нет возврата, нет возврата;
Мы на кладбище чудес;
Видишь, — омывает лес
Свой простор в реке заката.
Видны резко начертанья
Даже на твоем челе:
Все мы на одной земле,
Всем пророчило сказанье.
Вынимай же нож точеный,
Жертвенную кровь пролей,
Кровь из облачных углей, —
Вольный, вольный, обреченный.
Будь могучим, будь бессильным,
Кровь твоя зальет закат,
И венец земной, мой брат,
Заменит венцом могильным.

Рюрик Ивнев

«Ненависть — это не слово, а сахар…»

Ненависть — это не слово, а сахар,
Горечь, мука — это шутка ребенка,
Я брожу но улицам, как сваха
И смеюсь нарочно звонко.

А в душе и в воздухе синем
Так обидно и невероятно больно.
Ах, когда мы занозы вынем
Из тела безвольного.

Ударить себя! Не поможет,
А других ударить — жалко,
И пойдешь к трехрублевой гадалке,
Посмотреть, как карты она разложит, —

И  будет все так трафаретно:
Король, дама, девятка, двойка,
Неприятность, заботы (два валета);

И хочется, чтобы выскочила из колоды
Какая-нибудь новая масть,
И чтобы какой нибудь зверь, вышедший из моды,
Открыл бы свою старомодную пасть.

«Точно из развратного дома вырвавшаяся служительница…»

Точно из развратного дома вырвавшаяся служительница
Луша забегала по переулкам (без эпитета).
Ноги — как папиросы, ищущие пепельницу;
Ах, об этих признаниях другим не говорите.

Правда, часто глазам, покрасневшим от нечести,
Какие-то далские селения бредятся,
И даже иногда плавающая в вечности,
Обстреливаемая поэтами Медведица.

И тогда становится стыдно от мелочей,
Непринимаемых обыкновенно во внимание,
Пейте, бейте железом, за дело. Чей
Удар сильнее — тому поклон, покаяние…

«В моем организме не хватает какого-то винтика…»