— Да. Я следователь. Вы не слышите меня?
— Нет.
— Что вам угодно?
Если бы она ещё раз спросила насчет его профессионального качества, Шабо, вероятно, швырнул бы аппарат оземь.
— Комиссар просит вас подъехать.
— Что?
Но теперь, обращаясь к кому-то другому, находившемуся в помещении, откуда эта женщина звонила, она пояснила уже совсем иным голосом:
— Я ему об этом уже сказала. Что?
Кто-то там, на другом конце провода, распорядился:
— Повесьте трубку.
— Повесить чего?
Во Дворце правосудия послышался шум. Шабо и Мегрэ настороженно прислушался.
— Стучат, и громко! — в дверь.
— Пойдем.
Они бросились бежать вдоль коридоров. Барабанили все сильнее. Шабо поспешил вытащить засов и повернуть в замке ключ.
— Вам звонили?
Это был Ломель в сопровождении трех или четырех коллег. Виднелись и другие газетчики, поднимавшиеся по улице в направлении сельской местности.
— Только что проехал Шабирон за рулем своей машины. Рядом с ним женщина без чувств. Наверное, направился в больницу.
Внизу, у ступенек, стоял автомобиль.
— Это чей?
— Мой, а точнее редакционный, — ответил журналист из Бордо.
— Отвезите нас.
— В больницу?
— Нет. Сначала спускайтесь к улице Республики. Затем повернете направо в сторону казармы.
Все втиснулись в машину. Перед домом Верну группкой стояли человек двадцать, люди молча проводили их взглядами.
— Что случилось, следователь? — полюбопытствовал Ломель.
— Не знаю. Поехали на задержание.
— Доктора?
Шабо не хватило мужества отрицать, постараться как-то схитрить. Несколько человек сидели за столиками на террасе кафе «У почты». Из кондитерской какая-то женщина, одетая в праздничный наряд, на её пальце на красной тесемке болталась белая картонка.
— Сюда?
— Да. Теперь налево… Минутку… Повернете после этого строения…
Ошибиться было невозможно. Перед домом, где проживала Луиза, столпилось много народу, особенно женщин и детей, которые тут же устремились к дверцам, едва автомобиль затормозил. Женщина-толстушка, встретившая накануне Мегрэ, держалась в первом ряду, уперев сжатые в кулаки руки в бедра.
— Это я звонила вам из бакалейной лавки. Комиссар там, наверху.
Царило полнейшее замешательство. Группка вновь прибывших стала огибать здание, Мегрэ знакомый с этим местом шагал впереди.
С этой стороны дома зевак было поболее, и они заслоняли вход. Часть из них забралась даже на лестницу, и комиссар-недомерок был вынужден стоять на верхних ступеньках перед выбитой дверью, чтобы не пускать туда любопытствующих.
Ферон выглядел осунувшимся, волосы сбились на лоб. Шляпу он где-то потерял. Увидев приближавшихся Мегрэ и Шабо, он, казалось, несколько воспрянул духом.
— Вы предупредили комиссариат, чтобы мне срочно подкинули подкрепление?
— Откуда мне было знать… — начал оправдываться следователь.
— Но я же просил эту женщину передать вам…
Репортеры пытались фотографировать. Где-то зашелся в крике ребенок. Шабо, которого Мегрэ пропустил вперед, дойдя до последних ступенек, спросил:
— Что произошло?
— Он мертв.
Он толкнул створку деревянной двери, часть которой в мелких щепках валялась на полу.
— В комнате.
Та была в полнейшем беспорядке. В открытое окно врывалось солнце, залетали мухи.
На разобранной кровати лежал доктор Ален Верну — в одежде, очки на подушке, рядом с уже обескровленным лицом.
— Докладывайте, Ферон.
— А нечего вам сообщать. Инспектор и я, мы прибыли на место, нам указали эту лестницу. Постучали. Не открывали, я сделал обычное в таких случаях предупреждение. Шабирон два-три раза двинул плечом по филенке. Обнаружили его в том состоянии и на том же месте, где вы сейчас его видите. Пощупал пульс. Он уже не прослушивался. Поднес зеркальце к губам.
— А что с девушкой?
— Она лежала на полу, наверное, сползла с кровати, её вырвало.
Они все ходили по луже того, что извергнулось из Луизы.
— Она уже не двигалась, но была ещё жива. Телефона в доме нет. А бегать по кварталу в поисках его я не мог. Шабирон взвалил девицу на плечо и повез в больницу. Делать ещё что-либо необходимости не было.
— Вы уверены, что она дышала?
— Да, с каким-то странным хрипом в горле.
Фотографы старались во всю. Ломель делал пометки в красной книжице.
— Тут же нахлынули все, кто проживает в этом домище. В какой-то момент в комнату пролезла ребятня. Уйти отсюда я не мог. Но хотел вас предупредить. Послал женщину, смотревшуюся как бы консьержкой, порекомендовав ей сказать вам…
Имея в виду беспорядок в помещении, он добавил:
— Я не смог даже взглянуть на то, что творится в остальной части квартиры.
Один из журналистов протянул им тюбик из-под веронала.
— Во всяком случае вот это налицо.
Находка все объясняла. Что касается Алена Верну, то речь, несомненно, шла о самоубийстве.
Добился ли он от Луизы, чтобы она последовала его примеру? Или же он заставил её выпить таблетки, ничего не объясняя?
На кухне обнаружились чашка с остатками кофе с молоком на дне, кусочек сыра рядом с ломтем хлеба, на нем отчетливо проступал прикус зубов Луизы.
Встала она поздно, и Ален, очевидно, застал её за завтраком.
— Луиза была одета?
— В ночной рубашке. Шабирон завернул её в покрывало и унес в таком вот виде.
— Соседи не слышали отзвуков ссоры?
— Я не смог ещё их опросить. Впереди все время снуют ребятишки, а матери и пальцем не пошевелят, чтобы их прогнать отсюда. Выслушайте их сами.
Кто-то из журналистов уперся спиной в дверь, которая уже не закрывалась, стараясь сдержать напор с внешней стороны.
Жюльен Шабо бродил туда-сюда, словно в дурном сне, как человек, окончательно потерявший контроль над ситуацией.
Два или три раза он порывался подойти к телу покойника, наконец осмелился положить руку на
