переломить ситуацию, при которой шваль чувствует себя победительницей.
Мог ли он сделать это? Запросто. В мировой истории бывали лидеры, сумевшие на кризисном переломе сплотить страну созидательными, а не людоедскими задачами; были вожди, возвращавшие нации самоуважение и внушавшие ей, что лишних в ней нет. Были люди, умевшие мобилизовать страну без образа врага или по крайней мере с минимальной его эксплуатацией.
Рузвельт. Де Голль. Гавел. Ганди.
Я понимаю, что любой опровергнет эти примеры, если захочет, но штука не в том, чтобы все время опровергать оппонента и желать его ущучивашия, а в том, чтобы предлагать что-нибудь и самостоятельно. Сегодня мы поразительно быстро привыкли жить и писать словно под прицелом тысячи враждебных и настороженных глаз; атмосфера в обществе стала куда непримиримей и озлобленней, чем в несчастные девяностые, когда все жили значительно хуже. В тех плохо живущих людях сохранялось человеческое — а в душной стране Путина все кричат «Убей!». И убийцы один за другим становятся героями — неважно, убили они предполагаемого педофила или того, кто косо посмотрел на их девушку.
От беззакония (какого, что греха таить, в девяностые хватало) есть два пути — вверх и вниз. Вверх — к высшим законам, человечным, объективным, точно и сложно организованным. Вниз — к племенной архаике, законам зверским, жестоким и примитивным. Мода на архаику (этно — ее частный случай и наиболее конкретное выражение) сделалась всеобщей, законы гор возведены в перл создания, и это отчасти сродни роковым упрощениям ранней советской власти, презиравшей утонченную культуру и сделавшей ставку на фольклор.
Эта озлобленность и этот примитив — тоже примета эпохи Путина, и ее точно так же не вычеркнешь из истории, как и его несомненные заслуги вроде удвоения ВВП. Вот только кому потреблять тот ВВП?
Считается, что самое страшное — это когда мало продукта на душу населения. Но гораздо страшнее ситуация, когда продукта много, а души нет. Это и есть эпоха Путина.
Мне уже приходилось спорить с высказыванием, приписываемым Черчиллю: Сталин взял страну с крестьянской лошадкой, а оставил с ядерной ракетой. Это так, но взял он страну с огромным культурным, духовным и умственным потенциалом, с миллионами искренне убежденных борцов, готовых и себя не пощадить, — а оставил в страхе, в умственном и культурном ничтожестве, в нравственном разложении и лицемерии, в полном забвении правил, в тотальном неразличении добра и зла, с убеждением, что прав не лучший, а худший, в состоянии духовного растления, которого не выправила никакая оттепель. Путин, безусловно, взял страну в развале, а оставляет в иллюзии порядка — очень непрочного, конечно, готового рухнуть от первого сотрясения, но пока смотрится; он взял ее в долгах, как в шелках, а отдает в шоколаде, с самым большим золотовалютным резервом за всю ее историю. Но взял он ее противоречивой, умной, мыслящей, начавшей умнеть и самоорганизовываться, а отдает лживой, лицемерной, внутренне распавшейся. И если у нас никогда не было такого стабфонда, то никогда не было и такой взаимной непримиримости, такого глухого отвращения к себе и друг другу, такого отсутствия перспектив, сколько мы нам ни рассказывали о процветании-2020.
Даже красные и белые, кажется, больше уважали друг друга, чем сегодняшние наши и ненаши.
Людей скрепляет только человеческое, древнее, более сильное, чем любая идея; но этого-то человеческого почти и не осталось, потому что без воздуха оно не живет.
Повторяю: все это сделал не сам Путин. Но это сделалось при нем и «под него».
Слушая его пресс-конференцию, я постоянно ловил себя на мысли: «Хороший мужик!». Это один из фундаментальных штампов путинской пропаганды: парень с нашего двора (они вообще ужасно любят все дворовое, это еще одна мода путинской эпохи — умиление при виде шпаны: да, это наш двор! Все другие дворы боятся нашего двора!). Но до чего скучен мир, выстроенный в соответствии с представлениями Хорошего Мужика! В этом мире нет ни одной абстракции, ни иронии, ни снисходительности, ни тонких нюансов. Хороший Мужик — это Г.О. из рассказа Василия Аксенова «Победа». Пока играющий против него молодой гроссмейстер призывает на помощь лучшие воспоминания, сосны, Баха, прозрачные озера и солнечные веранды — Г.О. думает: «Если он так, то я так». И это все, что он умеет. Впрочем, еще он умеет думать, что все нормально: «Мата своему королю он не заметил». И заслуженно получает за это золотой жетон.
В конце концов, между Хорошим и Нехорошим мужиком разница чисто символическая. Нехороший мужик отнимает жизнь, Хороший — подменяет.
Спасибо ему, конечно.
Мать родна
В последнее время в нашем отечестве завелась новая интеллектуальная мода. В собрании, где социологи, футурологи или иные допущенные авгуры прогнозируют будущее или пытаются обтекаемо диагностировать настоящее, поднимается старательно расхристанный, иногда нетрезвый, а чаще имитирующий буйство персонаж. И, разрывая на себе что-нибудь гламурное, отчаянно вопит:
— Чем вы все тут вообще занимаетесь? Вы сдурели?! Война, война на носу! К войне надо готовиться, а не в жопе чесать! На повестке дня — Третья Мировая, она непременно затронет интересы России, не надейтесь пересидеть в стороне и перечесать жопу! (Здесь требуются максимально сильные выражения из числа приемлемых в обществе, — они должны показать, до какой степени все страшно). На Тихом океане Япония и Китай, на Ближнем Востоке Ирак, в среднеазиатском подбрюшье нестабильность, в Европе НАТО, кругом Америка, не сегодня-завтра актуализируется косовский прецедент, отвалится Казань, привалится Абхазия! Необходима срочная инвентаризация, инновация, тотальная мобилизация, а со всеми, кто изменнически и капитулянтски думает иначе, следует тотчас поступить по законам военного времени! Я не понимаю, вообще не понимаю, зачем вы все! — после чего надо либо опрокинуть стол, либо что-нибудь изблевать, либо рухнуть без движения, но в любом случае поступить как-нибудь так, чтобы нейтралитет со стороны присутствующих оказался невозможен. Это будет лучшей иллюстрацией его пагубности.
Откуда растут ноги у всей этой военной риторики — в принципе понятно. Ее особенно много в «Русском журнале», муссирование военной темы началось пару месяцев назад (аккурат после ставки на Медведева), а недавно аналитик Сергей Переслегин опубликовал статью под мобилизационным названием «Война возникает во всех сценариях будущего». В редакционной врезке сказано, что статья завершает обсуждение и что «война, возможно, крупная, кажется неизбежной».
В принципе ничего сенсационного тут нет: почти каждый человек знает, что в течение ближайшего года у него хоть раз да заболят зубы, если, конечно, он еще не все их потерял. Тогда заболит что-нибудь другое. Война возникает во всех сценариях будущего, прошлого и настоящего с того самого момента, как запущен механизм истории. Вопрос в том, какая это будет война.
У Переслегина везде получается мировая.
Во-первых, он предполагает (в течение ближайших двадцати лет) войну в Европе — в связи с перетягиванием Украины, в которое Россия будет играть с Западом и прежде всего со Штатами. Вывод основывается на том, что Штаты действуют в Европе с позиций силы — и мы неизбежно начнем действовать с тех же позиций, если не упадет цена на нефть (а падать ей не с чего). Здесь налицо сразу несколько смелых допущений: а) Штаты по-прежнему будут действовать с позиций силы, ничему не научившись в Афганистане и Ираке; б) Россия захочет непременно копировать фатальные ошибки Штатов и ничему не научится на чужом опыте; в) цена на сырье будет необходимым и достаточным условием для действий с позиций силы. Но не будем цепляться к мелочам — нам ведь заявлено во первых строках, что всякое предвидение есть метафора.
Второй очаг вероятной войны — Китай. Этого тезиса автор не развивает, но он достаточно развит в прочей публицистике агрессивно-алармистского направления. Будем при этом считать, что никакого внутрикитайского серьезного кризиса в ближайшие 20 лет не произойдет и экономика там продолжит
