И это, как хотите, гениально. Народ по-прежнему, по-советски, предпочитает, чтобы памятники воздвигались не реальным людям, а фантомам. Призракам оперы. Ведь и Ленину памятники ставили не как реальному лицу, политику и публицисту средней руки, впавшему под конец жизни в безумие и патологическую жестокость, — а как светочу мира, персонажу фильмов Ромма и Юткевича. И Гурченко будет стоять в Харькове не как конкретная актриса (очень неровная, кстати), а как миф пятидесятых годов, девочка, в которую страна влюбилась с первого взгляда. Я, конечно, не очень люблю Тимошенко, а уж тем более ее сторонников-миллионеров. И к Илюмжинову у меня сложное отношение. Но одно несомненно: все эти люди остаются в душе очень советскими. Они хотят выстраивать вверенные им страны как умозрительный, тщательно спланированный проект. Иначе не стали бы ставить памятников киногероям. Такое возможно только в Америке, реже — в Англии и в маленьких государствах, отколовшихся от Советского Союза.
А в нынешней России памятников выдуманным персонажам не ставят. И амбициозных олигархов, желающих украсить родные города статуями бендеров и эллочек, здесь тоже больше нет. И умозрений — не сказать, чтобы очень много: торжествует ползучий прагматизм и плоский расчет. А прямыми наследниками СССР являются, как ни странно, империя Илюмжинова и не состоявшаяся покуда (но все впереди) империя Тимошенко.
Вот я и думаю: где лучше жить? В стране, где никто ни во что не верит и все предсказуемо, или в стране политического абсурда и миллионеров-мечтателей?
С точки зрения настоящего — безусловно, лучше у нас.
А кого полюбит будущее — большой вопрос. Чаще всего оно остается за мечтателями.
Пустые места
В девяностые годы, чего уж там, не было социальной политики. Полагали, видимо, что она нарастет сама собой. И рынок сам себя отрегулирует, и культура на себя заработает. В результате пустое пространство принялось стремительно зарастать хищными неконтролируемыми образованиями — назвать их «корпорациями» язык не поворачивается. Социальная политика свелась к грабежу и вымариванию, а вместо самоокупаемых рыночных продуктов во всех областях человеческой деятельности — от культуры до бизнеса — нагло расцвела откровенная халтура. Впоследствии у нас образовался другой вакуум — в области идеологии. Механизмы его образования понятны: русская традиционная борьба нутряного с зарубежным, западного со славянским, демократического с государственническим неразрешима, потому что ложна по определению. Противопоставляются друг другу взаимообусловленные, нераздельные вещи, ни одна из которых не лучше другой. Этого никто не сформулировал внятно, все оппозиции остались прежними, хаос в умах господствует, четкой идеологической концепции у России как не было, так и нет. В результате мы живем в обществе, в котором единственной дозволенной идеологией стал фантастический цинизм, немыслимый даже и в брежневские времена: тогда у людей хоть совесть была, они хоть понимали, что такое хорошо и что такое плохо. Сегодня же Максим Соколов и Игорь Иртеньев — люди полярных идеологий — открытым текстом признают, что более подлых времен не припомнят и что совесть при позднем Путине вообще представляется рудиментом. Почему это так? Да потому, что пустое поле зарастает сорняками. Вместо того чтобы серьезно думать о российской миссии и судьбе, нас предпочитают кормить протухшими еще в советское время суррогатами, руками всяческих якеменок вовсю насаждают двойную мораль, выращивая из очередного поколения новых комсомольчиков, «готовых на все ради завтрашних дней»… Поэтому плодятся любые идеологии — от оккультных до фашистских. Новый российский политический словарь состоит из трескучих мнимостей вроде «суверенной демократии» — и все это нам пытаются выдать за возрождение. В возрождающихся странах, увы, студенты рынков не взрывают… если, конечно, эти студенты вообще хоть каким-то боком причастны к трагедии.
Теперь, во вторую годовщину Беслана, мы переживаем новый (увы, циклический, календарный, а потому слишком объяснимый) всплеск интереса к самому страшному теракту в российской истории. Доклад комиссии Юрия Савельева вызывает массу вопросов, а вывод о том, что теракт спланирован спецслужбами, ничем не лучше подозрения насчет причастности ФСБ к московским взрывам 1999 года. Но почему процвели и набрали столько адептов и та, и эта версии? Да потому, что правда так и не прозвучала. Чечня замирена (не знаю, как долго еще Рамзан Кадыров будет выглядеть гарантом тамошней стабильности) — но конкретные виновники и попустители тех терактов не предъявлены обществу. Не внесена ясность в рязанский эпизод, когда, если помните, во время экспериментальной проверки рязанцев на бдительность в подъезде дома вдруг оказался настоящий гексоген. То же и с Бесланом: суд над Нурпаши Кулаевым оставил больше вопросов, чем ответов. С бесланскими матерями умеет внятно разговаривать, кажется, только оппозиция. Вся правда о захвате школы по-прежнему либо не выяснена, либо не сказана; роли Масхадова и Басаева во всем произошедшем не уточнены; внятной книги о Беслане нет — а оппозиция их выпустила уже несколько. Так что пусть власть не обижается на то, что доверием масс пользуются именно альтернативные версии.
Это не злонамеренность. Это стойкое непонимание того простого факта, что пустые места зарастают бурьяном, пустые души — ненавистью, пустые страницы — ложью и спекуляциями. А страна, в которой пустые места правят всем, очень скоро превращается в дикое поле.
Подсунуть инородца
В Кондопоге наша власть в очередной раз продемонстрировала все, за что мы ее так любим. Сначала — коррупцию и бессилие, потом — вранье. Это касается и местных властей, и тех московских руководителей, которые попытались придать конфликту «сугубо бытовую окраску». Город бунтует, в городе погром, оттуда толпами уезжают кавказцы (которых там было максимум шестьсот семей на тридцать пять тысяч русских) — а телевидение повторяет слова о пьяной драке и радостно рапортует о том, что в Кондопоге прекращена продажа спиртного. Теперь, конечно, на трезвую-то голову протест иссякнет…
И тут мы сталкиваемся с весьма интересной коллизией. Российская власть образца 1903 года вела себя точно так же. Как вы помните, именно девятьсот третий — год страшнейшего из еврейских погромов, кишиневского. Было тогда и свое ДПНИ (Движение против нелегальной иммиграции). Оно называлось «Черная сотня». Задача у такого движения всегда одна — устроить отводной канал для народного гнева. Народ живет плохо, нищета растет, образованием и лечением занимаются немногочисленные энтузиасты — надо подсунуть недовольным близкую, удобную для всех мишень. Это инородцы. Аргументы за сто лет не изменились: инородцы вас спаивают, обманывают, отнимают ваши рабочие места, убивают ваших сыновей и насилуют дочерей. Кавказцы, кавказцы, кругом одни кавказцы. Именно ДПНИ сегодня громче других требует гласности: не сметь замалчивать погром! Это народное восстание против засилья чуждого элемента!
Русская интеллигенция в очередной раз оказывается меж двух огней. С одной стороны, власть ведет
