правда так думаю. Подобного разноса на моей памяти удостаивался только Штайн за «Орестею». Так что я рада совпасть со Штайном хотя бы по одному показателю.
[Дмитрий Быков:]
— Я думал, вы для режиссерского дебюта выберете классику — чтобы сыграть что-то свое, заветное и недоигранное…
[Татьяна Догилева:]
— Нет, я не настолько самоуверенный человек, чтобы начинать с классики. И пьеса, и актеры очень мне нравятся, а промахов и ошибок я действительно наделала великое множество. Плюс ко всему я позвала прессу на прогон, который в отличие от первого спектакля был действительно провальным. Свет, звук — накладка на накладке. Зато потом — и на втором, и на третьем спектаклях — обвал аплодисментов, непрерывный хохот…
Мы показали спектакль в ДК Серафимовича для самого простого и небогатого зрителя (во МХАТ-то билеты стоят от пятидесяти до двухсот тысяч), и опять на ура.
[Дмитрий Быков:]
— Есть ли классическая роль, по которой вы плачете?
[Татьяна Догилева:]
— Есть. Аркадина в «Чайке».
[Дмитрий Быков:]
— По-моему, вам рано.
[Татьяна Догилева:]
— Нет, ей сорок два года.
[Дмитрий Быков:]
— Вы настолько не скрываете возраст?
[Татьяна Догилева:]
— Ну, мне еще нет сорока двух… а в принципе что скрывать?
[Дмитрий Быков:]
— Но она чудовищная стерва.
[Татьяна Догилева:]
— Она единственный привлекательный герой в этой пьесе. Она одна что-то делает — все остальные только скулят. И в той обстановке, которую ей создали — сын с его комплексами и попытками самоубийства, отвратительная Нина Заречная, которая беззастенчиво добивается Тригорина, — Аркадина себя ведет наиболее достойным образом.
Не забывайте, что она находится в самом трагическом возрасте: у нее перелом амплуа.
[Дмитрий Быков:]
— Таня, это ведь далеко не всегда болезненно. Многие актрисы сыграли свои лучшие роли после сорока. Алиса Фрейндлих, например.
[Татьяна Догилева:]
— Перед Фрейндлих я преклоняюсь. Это любимая моя актриса. Но вы представить себе не можете, чего на самом деле этот перелом стоит. Нет, это очень печальные вещи, о них не думать невозможно…
[Дмитрий Быков:]
— Не знаю, если говорить о вашем амплуа, мне ближе не железные женщины вроде Аркадиной или «Блондинки за углом», а медсестры. Из «Афганского излома» или «Забытой мелодии для флейты».
[Татьяна Догилева:]
— А я, когда смотрю «Блондинку», чуть не плачу от жалости к этой девочке. Эту картину, кстати, изуродовали поправками и переозвучками, а у Червинского-то это отличная, трагическая история.
[Дмитрий Быков:]
— Я больше всех ваших работ люблю «Забытую мелодию». Только не совсем понимаю, как главный герой смог так быстро внушить вам такую страсть.
[Татьяна Догилева:]
— Его же Филатов играл. Более талантливого человека представить трудно, он может все — от песни до пьесы. Он сыграл человека слабого, временами мелкого, но обаяние одаренности торчит даже в самых его злодейских поступках. А женщина любит мужчину, как правило, за талант. Я, во всяком случае.
И потом, скажу честно, большинство мужчин к своим возлюбленным относится ничуть не лучше, чем этот его герой. Женщина живет чаще всего с установкой, что к ней будут беспощадны. Это нормально.
[Дмитрий Быков:]
— Вы злопамятны в этом смысле?
[Татьяна Догилева:]
— Ни в этом, ни в каком другом. Я человек открытый. Актриса — отревусь, откричусь и дальше живу.
[Дмитрий Быков:]
— В «Афганском изломе» у вашей героини роман с итальянским актером Микеле Плачидо. Он в жизни произвел на вас какое-то впечатление?
[Татьяна Догилева:]
— Не сложилось у нас с ним контакта, увы, и вообще эта картина шла страшно тяжело. Одна из первых больших совместных картин, все очень заискивали перед итальянцами. Условия тяжелейшие: пустыня, окраины Союза. Итальянцы отдельно живут и отдельно едят. Какие тут могли быть отношения?
[Дмитрий Быков:]
— Многие театральные актеры пренебрежительно отзываются о кино: там не игра — там техника, произвол оператора и осветителя…
[Татьяна Догилева:]
— Я не знаю таких актеров.
Лично мне в театре легче. Во-первых, у меня театральное образование, ГИТИС (поступала я во все театральные сразу, но взяли только туда, сразу после школы). Во-вторых, я по природе своей бегунья на длинные дистанции, мне трудно раскрываться в эпизоде. Я должна отработать спектакль, чтобы как-то прожить роль, мне трудно клеить ее из кусочков. Чаще всего я сама понимаю, где недоиграла. Тогда, никого не дожидаясь, прошу переснять.
Но сниматься в кино я хотела с самого начала, бралась после института за любые сценарии. Тут есть свой замкнутый круг: кого больше снимают, тому дают и лучшие сценические роли, потому что человека начинают знать. Мне в кино везло больше — в театре «под меня» никто ничего специально не ставил. Исключая, пожалуй, «Наш декамерон» Радзинского и Виктюка.
[Дмитрий Быков:]
— Вам тяжело было с Виктюком?
[Татьяна Догилева:]
— Я лучше стала его понимать, сама побывав в этой шкуре. Режиссер играет за всех, за всех страдает и напрягается страшно. Он меня здорово выматывал, конечно. Я готова была бежать хоть к психиатру, хоть к экстрасенсу… Но в результате спектакль пять лет собирал залы.
[Дмитрий Быков:]
— Вы еще будете ставить?
[Татьяна Догилева:]
— Сейчас я вымотана. Спектакль поставить — почти как ребенка родить. Когда меня спрашивают про первые два года дочери, я честно отвечаю: не помню. Не так тяжелы все физические вещи — физиология как раз не главное, да, тяжесть, боль, усталость, но это бы все ничего, — тяжела сосредоточенность на одном. В первые месяцы жизни ребенка мать ни о чем, кроме него, думать не может. Мир ее страшно сокращается, и ко всему остальному она тупеет. Так же я вся «сократилась» во время выпуска спектакля. Четыре месяца жила им, доставала деньги. Но когда приду в себя, в перспективе я хочу ставить. Потому что я устала от замкнутого мира своей профессии.
Актер не писатель и не композитор: он зависит от возраста, от времени. Путь его предопределен: до сорока — одно, после сорока — другое. А я больше всего ненавижу предопределенность и замкнутость —
