лиственницы.
— Любимые места господина, — говорят корейцы, никогда не называя в таких местах тигра, и спешат пройти мимо.
Чувствуется, что это действительно место господина здешних мест, — вот-вот выскочит он, такой же цветом, как и даль эта, и, улегшись, облизываясь, как кошка, начнет весело отбивать на обе стороны такт хвостом.
А вот обгорелые, засохшие деревья одиноко торчат в какой-то серовато-белой, выжженной солнцем пустыне. Не растет даже трава, и обнажился мельчайший, искристый пемзовый песок.
На нем явственные следы всякого зверья: вот копытца барана, а вот и лапа хищного спутника его. Множество следов, частью уже посыпанных желтым цветом лиственницы.
Мы подходим к кульминационному пункту и в то же время главной цели нашего путешествия — к Пектусану, самой высокой вершине (8000 футов над уровнем моря) Ченьбошанского хребта, — громадный хребет, разрезывающий всю Маньчжурию с запада на восток.
До нас на Пектусане, как я уже упоминал, побывало двое: в XVII столетии один миссионер и в 1894 году наш полковник Стрельбицкий. Миссионер подошел к хребту с запада, по тому притоку Амнокаган (она же Ялу), в устье которого расположилась и ныне существующая китайская деревня Мауерлшань.
Той же дорогой миссионер возвратился и обратно.
Полковник Стрельбицкий подошел к Пектусану с востока, дорогой, по которой и мы теперь идем. Он был на вершине Пектусана и даже спускался в его озеро, помещенное на глубине 1300 футов в жерле бывшего кратера.
Можно с полной уверенностью сказать, что полковник Стрельбицкий первый из людей, нога которого ступила на берег этого священного озера. Это очевидно из того, что бывший здесь миссионер не спускался, а что до местных жителей, то и китайцы и корейцы проникнуты таким страхом к священному озеру, в котором живет дракон, что не только не помышляют о спуске в озеро, но и к вершине Пектусана близко не подходят. Непрерывные, периодичные явления, происходящие на вершине Пектусана, — вихри, вылетающие из потухшего кратера пары, а иногда и пемзовая пыль; раздающийся по временам подземный гул — все эти явления принимаются местными жителями за доказательство живущего там дракона, и поэтому и китаец и кореец — случайные охотники здешних мест — спешат уйти подальше от таинственного, дикий ужас наводящего дракона.
Полковник Стрельбицкий, предполагавший было из Пектусана пройти на Амнокаган, не прошел туда и возвратился той же дорогой назад, на Тяпнэ, так как проводники категорически заявили ему, что ни дороги, ни жилья на запад от Пектусана нет.
Мой проводник сперва проговорился было о дороге, но потом и мне тоже заявил, что дороги нет.
Я не теряю надежды: попаду ли я на дорогу миссионера XVII столетия, пройду ли новой, но я решил во что бы то ни стало не возвращаться назад, а идти вперед, в крайнем случае даже по компасу.
Это свое решение я, однако, держу пока в тайне от проводника, чтоб не напугать его.
Кроме этой для всех заманчивой мечты побывать в таких местах, где еще нога белого не бывала, цель экспедиции, как я уже упоминал, заключалась в исследовании истоков трех громадных рек этого уголка мира: Тумангана, текущего на восток, в Японское море, Амнокагана — на северо-запад, в Желтое море, и Сунгари, впадающей в Амур и текущей на север. По легенде, истоки всех этих трех рек выходят из таинственного Пектусанского озера, причем истоки одного из притоков Сунгари непосредственно через расщелину кратера сообщаются с его озером, падая каскадом в долину на высоте нескольких тысяч футов, а Туманган и Амнока набираются из ключей, просачивающихся из озера.
Полковник Стрельбицкий сделал предположение, которое нашими исследованиями и подтвердилось, что река Туманган берет начало не на Пектусане, а южнее, в лесах и болотах, окружающих его. А именно верстах в двадцати от Пектусана, близ озера Понга, диаметром около ста саженей.
Относительно двух других рек скоро узнаем, в чем дело.
Сегодня наша ночевка будет уже у подножья Пектусана…
Дорога все та же, среди оврагов и леса, едва заметная тропка.
Нередко мы теряем, обходя буреломы, эту тропу и долго ищем ее, узенькую, в пол-аршина, глубоко ушедшую в землю, так глубоко, что лошадь может идти только шагом.
Это все еще первый след первого человека.
Странное ощущение мое, человека нашего столетия: с одной стороны, невероятный прогресс, с другой — все то же первобытное состояние только что изгнанных из рая голых людей.
Дорога расходится, и проводник просит подождать отставший обоз.
Мы стоим у какого-то шалаша из ветвей.
Это жилище хунхузов.
Хунхузы, хунхузы — но где же наконец эти хунхузы?!
И вдруг из глубокого оврага выходят… два оборванных китайца…
— Хунхузы… — испуганно шепчут мне.
Но я рад: я наконец-то вижу их, а то ведь приеду — спросят: «Хунхузов видели?» — нет.
Теперь они передо мной. Ничего, что они оборванные, с желтыми лицами, жалкие. У старика испитое, бледное от опиума лицо…
У них китайские широкие штаны; китайские короткие кофты; косы, за плечами котомки, как и у наших сибирских бродяг.
— Давайте скорей фотографический аппарат: вот здесь, здесь, около этого балагана ставьте их… вот вам печенья, папиросы, только стойте ради бога, и не шевелитесь. Нож торчит из сумки? Нож, нож ради всего святого, так, чтоб он был виден.
— Вас. Вас! Да где же он отстал? Наконец! Спросите их — куда они идут?
— Домой, — отвечает переводчик.
— Как домой? Какой же дом у хунхузов?
— Они охотники, и их фанза здесь, в лесу, в нескольких ли.
— На кого они охотятся и чем?
— Они охотятся на всех зверей западнями и ловушками.
— Есть у них ружья?
— У них ружей нет, но есть стрелы, — стрелами они бьют пантов (изюбры).
— Но ножом, ножом этим что делают они?
— Этим ножом они роют корни.
— Откуда они идут?
— Они идут с Амнокагана, где были у родных.
— Как? значит есть дорога на Амнокаган? В. В. спрашивает и переводит мне:
— Вот эта самая, вот поворот.
— Кто же ходит по этой дороге?
— Они говорят, что ходят китайцы, корейцы. Корейцы к своим родственникам в Тяпнэ, китайцы, занимаясь торговлей, ходят на Амнокаган, ходят в Гирин через Пектусан.
— Что же это? мы, значит, идем чуть не по большой дороге?
А люди, бывавшие здесь, вот что пишут: «Итак, мы забрались в такие места (Тяпнэ), откуда, казалось, не было другого выхода, как назад».
Казалось?
— Почему же вы не показали этой дороги на
Ялу? — спрашиваю я у проводника.
Молчит. А где хунхузы? Отвечают: хунхузов нет. Решено: с Пектусана весь излишний груз я отправляю обратно, назад и на Амнокаган иду налегке. А с Амнокагана отпускаю всю свою свиту. Корейцы опять затягивают свою песню:
— Но Амнокаган опаснее всего — там прямо стреляют с китайского берега… А в Маньчжурии столько хунхузов…
— Ну, довольно — сказки меня интересуют, но не такие.
С двумя «хунхузами» я распростился очень дружелюбно и на вопрос их: куда мы дальше пойдем после Пектусана? — ответил:
