совсем извелась, ожидая, когда же он выйдет и расскажет о разговоре с Энтони Джонсом.
А пока она с принужденной веселостью болтала с тетей Эльзой о незначительных эпизодах своего пребывания на съемках, и лучезарная улыбка каким-то чудом держалась на ее губах. Но время шло, и Аннетт уже начало казаться, что о ней забыли, когда на пороге веранды, где она и тетя Эльза пили кофе, появился Саймон и произнес не внушающим подозрения голосом:
— Эльза, с твоего позволения, я украду Аннетт. Мне нужно разобраться с делами, и ее помощь необходима. Увидимся завтра утром, спокойной ночи.
Он поцеловал пожилую женщину в щеку и потянул за собой окаменевшую от предчувствий девушку. В полном молчании они прошли по коридору в нежилое крыло дома. Достигнув студии, Саймон протолкнул ее внутрь, закрыл дверь и какое-то время раздумывал над чем-то с непроницаемым лицом.
— Ну, вот все и выяснилось, — наконец сказал он, прекращая мерить шагами комнату. — Хваленые английские детективы опять оказались на высоте и, сложив усилия с нанятыми мною людьми, раскрыли-таки дело твоего отца! — Он круто обернулся. В ее лице было столько отчаянного ожидания, столько мольбы, что его взгляд невольно смягчился, потеплел, а резкие интонации в голосе сгладились: — Ты держалась молодцом, Анни, когда верила в его невиновность, в конце концов, твоя дочерняя преданность одержала верх. Он был героем, не преступником, а настоящим героем, — тепло сказал Саймон. — Отец спас твою жизнь, и ты должна гордиться им, детка.
Ноги Аннетт подкосились. Трясущимися руками она нащупала кресло и опустилась на сиденье.
— Т-то есть как? Расскажи мне, как… — Она не могла говорить, переполнившие чувства готовы были вырваться наружу солеными капельками слез.
— Полиция сняла с него все обвинения. Твой отец не был жуликом, не обкрадывал фирму и не поджигал дом. Ничего противозаконного, ничего, чего следует стыдиться.
— Но… зачем он оформил страховку на дом?
— Аннетт, все время от времени страхуют свое имущество — и я, и твой отец в том числе. Оформление страховки и пожар были случайными совпадениями.
— Я знала это, — прошептала Аннетт. Она чувствовала, что вот-вот расплачется — настолько неожиданно обрушилась на нее эта новость, подарив облегчение и одновременно разбередив старые раны. — Я знала, что папа не мог предать меня…
— Он был человеком чести, но, прежде всего, любящим отцом, — подтвердил Саймон, не сводя с нее взгляда. — Его любовь была так велика, что он не пожалел собственной жизни, лишь бы спасти тебя. Это многое значит.
Аннетт едва слышала его. Кое-как удерживая в себе бушующие эмоции, она поднесла руку к покрасневшим глазам и порывисто повернулась к двери.
— Я пойду к себе… я очень устала. Спасибо тебе, ты потратил столько времени на то, чтобы раскрыть правду.
— Постой! — Быстрое восклицание остановило девушку, уже поворачивающую ручку двери. — Ты должна узнать еще кое-что. Я не хотел говорить тебе, но… пусть лучше ты узнаешь истину от меня, чем грязную сплетню от кого-то другого. — Он помолчал и после нескольких бесконечных секунд продолжил: — Дело вышло из тупика, когда полицейские арестовали Эдварда Ковакса, партнера твоего отца. Как оказалось, он любил пожить на широкую ногу и погряз в долгах — это неудивительно, ведь нужно было содержать нескольких любовниц и оплачивать счета из дорогих магазинов и ресторанов. Поэтому Ковакс решил найти лазейку, откуда можно было безнаказанно черпать средства. Такой лазейкой оказалась касса фирмы — твой отец целиком доверял Коваксу и не скрывал от него номера банковских счетов фирмы. Человек, в распоряжении которого имеется такая информация и который умеет ловко заметать следы, может перекачать в свой карман любую сумму, а Ковакс оказался именно таким человеком. Но систематическое обкрадывание фирмы не могло продолжаться бесконечно — твой отец заподозрил неладное и начал собирать материал, по которому потом можно было бы уличить Ковакса в воровстве. Как раз в тот злополучный вечер…
Аннет снова села; обреченный взгляд ее горящих глаз был устремлен на Саймона, вышагивающего перед ней из угла в угол. Прежде чем продолжить, он быстро взглянул на нее, затем снова заговорил:
— В тот вечер Ковакс пронюхал о том, что на него собирают компромат, а все документы находятся в доме твоего отца. Это еще не доказано, но… полиция считает, что только Ковакс, и никто другой, повинен в пожаре и смерти твоего отца. Его заинтересованность налицо — чтобы уничтожить документы, он поджег ваш дом и тогда… — Саймон запнулся. — Прости, Аннетт, мне не стоило все это рассказывать.
С самым несчастным видом она опустила голову, погружаясь в гиблую топь воспоминаний. Когда Саймон подсел к ней и накрыл ее руку своей, Аннетт не смогла больше противостоять этой ревущей боли и заплакала.
Текли минуты, она продолжала оплакивать своего отца, его нелепую, трагическую смерть, оплакивать себя, свою несчастную судьбу, свою бедовую любовь… Она смотрела сквозь пелену слез на крепкое сплетение сильных мужских пальцев с ее собственными и оттого плакала еще горше, понимая, что время с Саймоном близится к концу.
— Вот этого я и боялся, — услышала она его огорченный голос. — Я не хотел рассказывать тебе всю историю. Я навсегда бы сохранил ее в тайне, только бы не причинять тебе лишних страданий. — Он с искренним участием посмотрел на ее заплаканное лицо. — Но правда все равно всплыла бы, ее бы рассказал тебе кто-нибудь другой, кто не знает тебя так хорошо, как я.
Саймон приподнял ее лицо, и заглянул в глаза, стер указательным пальцем соленые росинки с бледных щек.
— Все, что тебе нужно знать, это то, что твой отец не запятнал своей чести ни словом, ни делом, что он до последней минуты продолжал любить тебя.
— Но как в полиции узнали, что он невиновен, если все документы были уничтожены? — Теперь она хотела быть в курсе всех подробностей.
— Незадолго до пожара с ними успел ознакомиться главный бухгалтер фирмы. В бумагах не указывалось никаких имен, но он догадался, на кого думать — из всех работников фирмы только Ковакс располагал достаточной властью, чтобы узнать номера банковских счетов. Когда до бухгалтера дошли слухи о том, что полицейские считают твоего отца виновным в поджоге и мошенничестве, он пошел в полицию и все им рассказал.
Саймон замолчал, и в комнате стало тихо. Спустя несколько секунд Аннетт встала, собираясь выйти и закрыться на ключ в своей комнате. Сейчас, как никогда, ей требовалось уединение, чтобы осознать то, о чем он ей рассказал, утрясти свои чувства.
— Я пойду к себе, — тихо сказала она. — Я устала и хочу прилечь. — Она подняла голову и смело встретила взгляд его черных глаз. — Спасибо тебе, Саймон, за все, что ты сделал для меня. Мне действительно стало легче, когда я узнала правду. Ты… ты был так добр ко мне.
— Не благодари. — В его голосе прозвучали знакомые ей резкие, вибрирующие нотки. — Это самое малое, что я мог сделать для тебя. Ты дала мне гораздо больше.
— Нет, что ты, — просто сказала Аннетт. — Ты дал мне очень, очень много, мне не вернуть этот долг до конца моих дней. — Она немного помолчала, потом решилась: — Теперь, когда все выяснилось, я должна вернуться в Англию — я хочу восстановить доброе имя отца и попробовать воссоздать его фирму. Как дочь, я обязана продолжить его дело.
— Но ты не можешь уехать прямо сейчас! — Саймон вскочил на ноги и неожиданно сердито схватил ее за плечи. — Потом, когда затянется твоя рана — да, но не сейчас.
— Если я активно займусь делами фирмы, это поможет мне скорее начать новую жизнь, — проговорила она с тяжестью на сердце. Может быть, действительно так оно и будет — она начнет работать не покладая рук, и каждодневные заботы отвлекут ее от беспрестанных мыслей о Саймоне? — Я должна ехать, — повторила она.
— Тогда я поеду вместе с тобой! — воскликнул он с напористостью и властной решимостью человека, не привыкшего слышать слово «нет», но Аннетт лишь отрицательно покачала головой.
— Я должна ехать одна, Саймон. Ты достаточно помог мне, и, кроме того… кроме того, я…
— Что? — Его руки поползли вверх и, пробравшись в шелковистую массу ее волос, укрепились по обе стороны лица, чтобы не дать ей увернуться от требовательного взгляда его глаз. — Что «кроме того»?
