И еще желаннее.
Потому что теперь перед ней был живой человек, испуганный, растерянный, недоумевающий. И все же достаточно сильный, чтобы справляться со своими страхами.
Яномами очаровали Дженни с первой минуты. Во-первых, они появились как из-под земли, вернее, из травы, и сразу защебетали на странном и певучем языке, улыбаясь белоснежными улыбками и отчаянно кивая ей в знак приветствия. Самые высокие мужчины приходились Дженни примерно по грудь, а дети выглядели самыми настоящими эльфами. Опасения Дона насчет того, примут ли они ее, оказались беспочвенными — яномами были явно рады ее появлению.
В селении Дженни подвели к вождю — старенькому, сгорбленному, но очень шустрому старичку, одетому в шикарную хламиду из звериных шкур. По сравнению со своими подданными он выглядел очень одетым, потому что все остальные обходились практически без одежды. Дженни с грустью отметила, что красавиц среди девушек почти нет, во всяком случае, на взгляд европейца. Впрочем, все с лихвой возмещали природные добродушие и благожелательность индейцев. Все наперебой старались оказать гостье почет. Дон выглядел по этому поводу несколько озадаченным.
Улучив момент, она спросила его, о чем это толковали индейцы, показывая на ее волосы. Дон пояснил.
— У них рыжих нет. Это как дар бога. Сама понимаешь, какого.
— Какого?
— Бога солнца, какого же еще? Они называют тебя… ну неважно.
— Нет, скажи! Так нечестно!
— Хорошо, хорошо, только не шуми. Благословением они тебя назвали.
— Ого! А чьим?
— Ну… моим.
Дженни бросила на босса снисходительный взгляд и подбоченилась.
— Я и так это знала, Дон Фергюсон. Только ты, в слепоте своей, мог желать моего немедленного отъезда с твоего распрекрасного ранчо! Теперь сам видишь — мое упрямство спасло тебя от ошибки. Я — благословение!
Дон рассмеялся, а сам подумал о другом.
Рыжая, если бы я мог сказать тебе все, что я хочу!
Если бы я мог, рыжая, сделать все, о чем мечтаю, глядя на тебя.
Я хотел бы целовать тебя с утра до ночи и с ночи до утра, я хотел бы спешить к тебе в конце дня и мучиться от того, что приходится покидать тебя на целый день, я хотел бы…
Я хотел бы быть с тобой всегда…
Пока смерть не разлучит нас.
При этой мысли Дон неожиданно нахмурился. Зря он наговорил ей всю эту ерунду! Да, Дженнифер О'Хара особенная, но не настолько же, чтоб вот так запросто поверить в индейские сказки. Наверняка она смеется и над ним, и над его страхами в душе.
Нет, непохоже, чтобы смеялась.
Ну, значит, она уже забыла. И слава Богу. Все равно праздник, будем надеяться, скоро кончится, она уедет…
Она уедет. И он никогда больше не увидит эти золотые локоны, горящие в лучах солнца. Не вдохнет нежный аромат ее тела, не коснется этой светящейся кожи…
— Дон Фергюсон! Немедленно прекрати меня хватать! На людях!
— А? Ох, прости! Задумался.
— Ничего себе! Задумался он! Еще немного, и ты начал бы снимать с меня одежду.
— Здесь это никого бы не удивило.
— Это удивило бы МЕНЯ! Между прочим, вон тот дядька с копьем что-то говорит мне, а я только улыбаюсь как дура. Он случайно не собирается взять меня к себе в гарем?
— Яномами очень щепетильны в вопросах брака. Они всегда спрашивают согласия женщины. По крайней мере, формального.
— Формально я ему уже десять раз кивнула и восемьсот раз улыбнулась. Он может подумать, что я согласна. Поэтому прошу, переведи, что он говорит.
Дон улыбнулся и повернулся к невысокому молодому мужчине, сжимавшему в руках копье. Следующие несколько минут были заполнены мелодичным пощелкиванием и посвистыванием — именно так, на слух Дженни, звучал язык лесных людей. Потом Дон снова повернулся к ней и с некоторым удивлением произнес:
— Акуиньяпай просит милостиво разрешить проводить тебя к их колдунье.
— Ох, нет, я боюсь.
— Я буду рядом. Это великая честь, Дженни. Колдунья редко сама хочет видеть кого-нибудь, особенно из белых. Моего отца она, к примеру, на дух не переносила.
Колдунья обитала в отдельной хижине. Здесь было темно, пахло травами и дымом, а по щелястым стенкам были развешаны странные предметы, напоминавшие кукол — то сплетенных из травы, то глиняных, то деревянных. Хозяйка хижины была под стать обстановке. Неожиданно высокая, очень прямо державшаяся старуха с жидкими, абсолютно белыми космами, которых не касался гребень. По крайней мере, последние лет тридцать. Лицо у колдуньи было темное, почти черное, ссохшееся, тем неожиданнее выглядели на этом лице глаза. Желтые, как у совы, пронзительные и ясные. Дженни вступила под крышу, сопровождаемая Доном и тем самым охотником племени, но колдунья нетерпеливо махнула рукой — и мужчины покорно отступили назад, опустив за собой плетеную из трав циновку, заменявшую дверь. Дженни растерянно оглянулась, но в этот момент раздался голос старухи, и это потрясло девушку еще сильнее.
Верховная колдунья яномами говорила на хорошем английском языке. По крайней мере, на понятном.
— Не бойся, светлая. Войди и оставь свой страх. Им незачем слушать женскую болтовню.
— Вы… вы говорите по-английски? Кто вы?
— Если я скажу, что меня зовут Янчикуа, это что-то изменит?
— Н-нет… но ведь…
— Давным-давно, когда ты еще не родилась, и Сын Ягуара еще не родился, и даже Дикое Сердце еще не родился, у меня было имя, которое мне дали белые. Они звали меня Роситой. В те годы на Реке было много белых. Они пришли в эти края за золотом и славой. Почти все здесь и остались. В этой земле. Что ж, по крайней мере, золото теперь при них. Спроси меня, о чем хочешь.
Дженни сглотнула комок в горле, а потом неожиданно смело взглянула в глаза старухе.
— Дон… Сын Ягуара и впрямь проклят?
Колдунья долго молчала и смотрела на девушку, не мигая и не шевелясь. Потом сухие губы искривились в странном подобии улыбки.
— Смелая светлая. Не боишься задавать вопросы, не боишься слушать ответы. Что ж. Я сама тебя позвала. Да, он проклят. Так это назовете вы, белые. В нем дух бога. Так скажем мы, яномами.
— Его это мучает. Как он может избавиться от проклятия?
— Мучает не это. Мучает неуверенность. Отсутствие веры. Отсутствие смысла. И как я могу избавить от того, что я не считаю проклятием?
Дженни рассердилась. Чего она боится? Сумасшедшей старухи из леса? Старых индейских сказок? И вообще пора уходить. Дома ждет работа!
— Я пойду. Извините за беспокойство и всего вам…
— Золото примет удар, когда сила уйдет, воля ослабеет. Кровь притянет кровь, кровь отворит кровь, кровью уйдет черная кровь. Две светлых на пути одного, только одна может стать жертвой, только одна — спасением. Теперь уходи. Стой! Возьми. Это — тебе.
Через полумрак хижины метнулся странный золотистый блик, и Дженни машинально поймала подарок колдуньи. На кожаном ремешке были нанизаны странные бусины, не то речные камешки, не то комочки грубо отлитого металла. Дженни сжала это примитивное ожерелье в кулаке и торопливо вышла из хижины. Дон сразу заметил ее смятение и быстро шагнул навстречу.
— Что-то не так?
