– И где? – поинтересовался Глеб.
Давыдов почесал затылок и ответил:
– А черт его знает.
– Дельное замечание, – усмехнулся Корсак. – Может, тебе что-то прояснит история картины. Когда-то она принадлежала парфюмеру Генриху Брокару. Но во времена Брокара ключа на столе и вот этого монаха с чертом на стене еще не было. На столе стояла свеча в подсвечнике. Брокар ее закрасил и нарисовал на ее месте ключ. Ну не сам, конечно, нарисовал, а нанял для этого специального художника.
– А на месте картины с монахом и чертом? – поинтересовался Петя. – Что было на месте картины?
– Ничего, – ответил Глеб. – Просто голая стена.
– Это т-точно известно?
– Абсолютно.
– Гм… – Петя положил небритую щеку на ладонь и нахмурился. – А женщины с носами там были раньше?
– Да. Женщин Брокар не трогал.
Петя улыбнулся:
– Очень благородно с его стороны. Знаешь, что я д-думаю? Я думаю, в картине его привлекли именно они. Все-таки он п-парфюмер и привык иметь дело с запахами. Ну и сюжет разговора со смертью его, конечно, п-привлек. Не удивлюсь, если ван Тильбох был внешне похож на парфюмера Брокара.
– В точку! – кивнул Глеб. – Они очень похожи. – Он уже успел это выяснить, только раньше никто не спрашивал.
Петя улыбнулся:
– Ну вот видишь. Думаю, твой Брокар д-долго разглядывал картину и постепенно н-начал находить в ней что-то общее с собственной ситуацией. Прибавь внешнее сходство Тильбоха и Брокара. В к-конце концов он решил, что картину ему послала сама судьба, онако она упустила кое-какие детали, и тогда Брокар нанял художника, чтобы тот д-дорисовал эти детали. Говоришь, на месте ключа была свеча в подсвечнике?
– Угу.
– А ты не думал, что эта свечка… ну или подсвечник может быть тем самым ключом? Ключом от ворот бессмертия!
– Каким образом?
– А я откуда знаю? – пожал Петя сутулыми плечами. – Я всего лишь скромный фотограф, а ты – известный журналюга. Тебе и к-карты в руки. Но я бы на твоем м-месте пристальней пригляделся к подсвечнику.
– Постой-постой… – задумчиво проговорил Корсак. – А ведь у Брокара была коллекция масонских предметов. Он даже выставлял их на всеобщее обозрение.
– Что ты г-говоришь!
– Сегодня я листал каталог с той выставки и видел в перечне целую кучу старинных подсвечников.
– Ну, вот видишь, – сказал Петя. – Получается, что Брокар увидел на к-картине этот подсвечник и вспомнил, что у него в коллекции точно т-такой же. Прибавь к этому внешнее сходство с ван Тильбохом. Тут бы и самый закоренелый скептик поверил в знаки судьбы!
Глеб внимательно посмотрел на рыжего фотографа и сказал:
– Давыдов, тебе кто-нибудь говорил, что ты гений?
– Т-тоже мне открытие, – фыркнул фотограф. – Я всегда знал. Но мне приятно, что и ты наконец это з- заметил.
Корсак склонился над сумкой и принялся в ней рыться.
– Что ты там ищешь? – поинтересовался Давыдов.
– Рентгеновские снимки картины, – ответил Корсак.
Он достал из сумки пачку фотографий и протянул Пете:
– Вот, посмотри.
Давыдов внимательно всмотрелся в первый снимок, потом в другой – с увеличенным фрагментом стола.
– Что ж, з-закрашенный подсвечник виден хорошо, – сказал он. – Интересная, кстати, форма: две п- переплетенные змейки. На твоем месте я был бы повнимательнее к масонскому следу. Эти ребята обожали тайны. А кстати, Брокар был м-масоном?
– Недолго. Он рассорился с магистром, и его выгнали из ложи.
– Ясно. А в отместку он выставил т-тайные атрибуты на всеобщее обозрение. Хорошая месть.
– Возможно, все было наоборот. Брокар выставил коллекцию на обозрение, и за это его выгнали.
– М-может, и так, – согласился Петя. – В любом случае тебе стоит покопаться в грязном масонском б- белье и поискать этот подсвечник. Тут вот и Святое Писание на столе лежит. А это, между прочим, один из масонских символов.
– И в кого ты такой умный? – насмешливо поинтересовался Глеб.
– В папу, – так же насмешливо ответил Петя. Но вдруг лицо его напряглось, словно он только сейчас что-то понял. – П-постой… – проговорил Петя. – Эту картину тебе оставил Витька Фаворский?
– Да. Перед самой смертью.
– И ты д-думаешь, что его смерть как-то с ней связана?
– Хотел бы я, чтоб так было.
Давыдов нахмурил рыжие брови:
– Собираешься выжулить за историю с картиной сотню-другую б-баксов?
– Бери выше, – сказал Глеб. – Если я докажу, что Фаворский был замешан во что-то грязное, я огребу большой куш.
– Но ты ведь, кажется, дружил с Фаворским? – сухо поинтересовался Петя.
– Угу.
– А теперь хочешь облить его имя г-грязью? Ну ты и свинья, К-корсак.
Глеб усмехнулся:
– Я журналист, Петя. Журналист до мозга костей. И мне очень нужны деньги.
– А кому они не нужны, щелкопер?
– Не читай мне мораль, малыш. Можно подумать, ты сам ангелок. Я-то помню, как ты охотился на «приму-балерину» возле бани, когда узнал, что она ныряет голой в снег. Ну-ка скажи мне: чьи фотографии были опубликованы в «МК»? Скажешь, не твои?
– Это д-другое, – угрюмо отозвался Давыдов.
– А по мне, так один хрен. Ладно, мне пора. Говори прямо: берешь картину или нет?
Петя пожевал губами, поглядывая на Корсака исподлобья, затем вздохнул и ответил:
– Беру.
– Вот и отлично. Только будь с ней осторожен. Есть предположение, что эта картина приносит беду.
– Как-нибудь п-переживу.
Прощаясь с Глебом в прихожей, рыжий фотограф вдруг замялся и смущенно проговорил:
– Знаешь… я не хотел т-тебя обидеть.
– Я знаю, – спокойно ответил Глеб.
– И все-таки ты свинтус.
Глеб улыбнулся:
– Согласен. Держи «пять»!
Глеб крепко пожал Пете руку и вышел из квартиры.
Проводив друга, Петя какое-то время стоял в прихожей и о чем-то размышлял, затем повернулся и побрел в комнату, задумчиво бубня себе под нос:
Едва Корсак вышел на улицу, как в кармане у него запиликал телефон. Звонила Лиза Фаворская.
– Глеб, вы обещали держать меня в курсе расследования, – напомнила она.
