Смертельный выстрел

порожняя сумка и собака, которую он нес на руках, — все это не могло не удивить Фебу.

— Помилосердствуй, Билл, — сказала она, — зачем ты возвратился так рано, без енота или двуутробки и с собакой на руках? Ты был в отлучке не больше часа, кто же ожидал тебя с пустыми руками? Объяснись, Билл.

Охотник пустил собаку и сел на скамейку, не давая, однако, требуемого объяснения. Немного погодя он сказал:

— Ничего не значит, Феба, ничего не значит, что я возвратился рано. Тут нет ничего странного. Я увидел, что ночь будет неблагоприятна для охоты за енотами, и потому заключил, что гораздо лучше оставить его в покое.

— Взгляни на меня, Билл, — сказала жена, положив ему руку на плечо и пристально глядя в глаза, — это не объяснение, ты не говоришь мне правды.

Охотник смутился от этого проницательного взора, но не сказал ничего: он не знал, что отвечать.

— Тут есть что-то таинственное, — продолжала Феба, — вижу по глазам, что у тебя есть тайна. Я видела тебя таким лишь в то время… Помнишь Браун-Бет?

— Что ты хочешь этим сказать? Клянусь тебе, что тут дело идет не о Браун-Бет.

— Кто тебе говорит о ней! Нет, Билл, с нею все покончено. Я упомянула о ней только потому, что у тебя такой же вид, как в то время, когда она тебя приворожила. Ты что-то скрываешь и будет гораздо лучше, если ты признаешься мне во всем.

Феба не сводила глаз со своего мужа, стараясь прочесть на его лице отгадку тайны.

Но она ничего не могла открыть этим путем, потому что Билл был чистокровным африканцем с неподвижными чертами лица, как у сфинкса. Он стойко выдерживал испытующий взгляд Фебы, которую это сбивало с толку. И только после ужина язык охотника развязался, и Билл откровенно признался во всем своей лучшей половине.

Он рассказал ей также о поднятом письме, а затем вынул его осторожно из кармана и подал ей.

Феба раньше служила горничной в доме у белой хозяйки, где и научилась читать, но из старой Виргинии попала на запад и была продана Ефраиму Дарку, который отправил ее на черную работу. Но она еще помнила грамоту, и могла прочесть письмо, принесенное мужем.

Она долго рассматривала фотографию, которая попалась ей прежде. Нельзя было ошибиться и тотчас не узнать, чей это портрет. Красоту Елены Армстронг ценили все. Кроме того, ее по всей реке знали как друга негров.

Жена Синего-Билла несколько минут смотрела на это прекрасное лицо и потом сказала:

— Какая красивая барышня! Как жаль, что она уезжает от нас!

Потом, развернув бумагу и держа ее возле свечки, она прочла:

— «Последний раз, когда мы виделись под магнолией, вы предложили мне вопрос, на который я обещала ответить вам письменно. Теперь я исполняю свое обещание, и ответ мой вы найдете внизу прилагаемого портрета. Отец уже назначил день отъезда, и в будущий вторник мы оставим свое прежнее жилище, чтобы искать нового. Но будет ли оно так же дорого, как то, которое мы покидаем?

Ответ зависит… надобно ли пояснять от кого? Вы это угадаете скоро, прочтя то, что я написала внизу портрета. Там я созналась во всем, в чем только женщина может или должна сознаться. Несколькими словами я отдала вам свое сердце. Примите его. Теперь, Чарльз, поговорим о вещах более прозаических: во вторник утром, я полагаю, очень рано пароход отплывает по Красной реке. Он отвезет нас до Начиточеза, где мы останемся несколько времени, пока отец сделает необходимые приготовления, чтобы проехать дальше внутрь Техаса. Теперь он сам еще не знает, где изберет место для нашего будущего поселения. Он говорит о верховьях Колорадо, о которых отзываются с похвалою, но вы должны их знать, потому что сами там были.

Во всяком случае, мы должны пробыть некоторое время, недель шесть, в Начиточезе, а там, Чарльз Кленси — нет надобности вам напоминать — есть почтовая контора, где можно получать письма, также и отправлять их.

Заметьте — отправлять! Прежде, чем мы уедем в отдаленные степи, где нет почтовых контор, я опишу вам подробно наш переезд с указаниями, как найти нас. Должна ли я излагать все мелочи или могу надеяться, что ваше чутье охотника поможет вам отыскать нас? Говорят, что любовь слепа: надеюсь, милый Чарльз, что ваша не слепа, а иначе вы не нашли бы своей подруги в пустыне.

Все это я говорю или, скорее, пишу о вещах, которые намеревалась сказать вам при будущем нашем свидании под магнолией, под нашей магнолией. Грустные мысли невольно связываются с приятным ожиданием: ведь это будет последнее наше свидание под милым старым деревом, мы тут увидимся в последний раз до встречи в Техасе или в другой степи, где нет деревьев. И тогда мы встретимся, чтобы не расставаться более. Мы встретимся среди белого дня, не имея надобности скрываться ни под тенью деревьев, ни под покровом ночи. Я уверена, что отец теперь смирился и не станет больше противиться. Милый Чарльз, я полагаю, что без этого разорения он никогда не согласился бы на наше счастье. Разорение заставило его подумать даже… нужды нет говорить о чем. Я расскажу вам все под магнолией.

Теперь будьте же аккуратны. В понедельник вечером, десять часов — наш обычный час. Помните, что на другой день утром я уезжаю прежде, нежели проснуться лесные певицы. Юлия положит это письмо сегодня вечером в известное дерево, в наш почтовый ящик. В субботу вы мне говорили, что ходите туда каждый вечер, и, следовательно, у вас будет время. Я еще раз могу послушать ваши любезности и услышать, как говорится в песне, «что вы представляете ночным цветам их царицу».

О, Чарльз! Как это было и как это всегда будет приятно вашей Елене Армстронг».

Когда охотник за енотами прослушал содержание поднятого им письма, он нашел в себе достаточно проницательности, чтобы понять, в чем дело, и сообразить, что он скомпрометировал бы себя, если бы всюду разглагольствовал о том, что ему удалось узнать совершенно случайно.

Прежде чем лечь спать, он сообщил это жене, предупредив ее о всей опасности говорить кому-нибудь о письме. Для него это была почти верная смерть или, по крайней мере, жестокая пытка.

Феба очень хорошо поняла это предостережение и обещала молчать.

Глава XIX. НАТЧЕЗСКАЯ КРАСАВИЦА

Пока отыскивали труп Чарльза Кленси, пока тело его матери также, в сущности, убитой, лежало на столе, а убийца обоих сидел в тюрьме, пассажирский пароход медленно плыл против течения по Красной реке Луизианы. Его колесо с лопастями — оно было только одно — било по воде, насыщенной охрой, и поднимало кровавую цену, остававшуюся на поверхности воды в борозде парохода.

Это был небольшой пароход, похожий на те, которые во множестве плавали по притокам Миссисипи, и вся движущая сила которых заключалась в паре колес, помещенных там, где у большой части других судов действует руль. Эти коробки очень походили на странствующие мельницы.

Пароход носил довольно претенциозное название «Натчезская Красавица». Это было весьма неважное судно, но в этот рейс могло с большим правом претендовать на свое название, ибо несло на себе молодую девицу, называвшуюся, подобно ему, натчезскою красавицей. То была Елена Армстронг.

Оставила ли Елена свое сердце в местах, которые покидала? Нет, она уносила его с собою в груди, но оно было почти разбито.

Пароходы, плавающие по рекам западной Америки, имеют очень мало сходства с низкими судами, бороздящими океан. Они похожи на дома. Углы их закруглены и представляют овальную форму; они двухэтажные, окрашены в белый цвет; в верхнем этаже с обоих сторон ряд окон, служащих также для входа и выхода. Внутренние двери, проделанные напротив, ведут в большую каюту или залу, построенную во всю длину парохода и разгороженную на три отделения стеклянными дверями. Дамская каюта в корме, столовая в середине, а мужская на носу. В каждом окне зеленые занавески, а вокруг всего парохода идет узкая