Алевтину как по затылку ударило. Она вдруг поняла, что разговор шел о ней, что «бабуся» как раз она и есть. Хам, холуй, ничтожество… И ведь, наверное, всегда так ее называет, и с этой шлюшкой Марго, когда раскладывает ее у себя в каморке… А Илья, вместо того, чтобы поставить на место хама и холуя…
Звякнул гонг, пошла музыка, времени не было ни на что. Она надела маску и, на ходу набрасывая шаль, кинулась в зал.
Балерина есть балерина. Как говорила Лигита Карловна, полностью проваливаются только дилетанты. Алевтина и не провалилась, было хуже, чем обычно, но сошло. И свечи, как и полагалось, гасли в полной тишине. Алевтина даже помедлила перед тем, как задуть последний огарок: в конце концов, эти в зале не виноваты, что сегодня они получили меньше искусства — пусть получат больше тела.
К сожалению, в расстройстве чувств она забыла про шаль, вспомнила уже в проходе между столиками, когда возвращаться было поздно — сейчас медленно пойдет свет. Ладно, прошмыгнет к Илье и сразу накинет плащ. Ничего, не ослепнет…
Она ничего не успела, потому что свет вспыхнул внезапно, разом все лампы в зале. Алевтина едва успела проскочить в коридорчик, где тоже сделалось светло.
И вот тут все стало ясно.
У закрытой двери Илюшкиного кабинета стоял хам-осветитель в мятых брюках и рубахе, расстегнутой чуть не до пупа, а поодаль неуверенно перетаптывались два незнакомых парня помоложе, один из них с откупоренной пивной бутылкой в руке.
— Вот так, — ухмыльнулся Володя, — это тебе штраф за опоздание. А с вас, мужики, по рублю за театр. Зрелище богов! — и вполне дружелюбно подмигнув, легонько мазнул ее лапищей по груди.
И тут Алевтина забыла все на свете. С криком «Хам, мразь, сволочь!» она бросилась на осветителя.
Удар был не сильный, но попал точно в скулу. Алевтина начала соображать, когда Володя уже поднимал ее с пола, укоризненно приговаривая:
— У тебя что, бабуся, совсем крыша поехала?
Алевтина вырвалась и кинулась к Илье.
— Ты слышал? — закричала она. — Ты видел? Этот хам… Эта мразь…
Илья смотрел на нее ошарашенно.
Только тут до нее дошло, как она выглядит: голая, растрепанная, в дурацкой маске… Алевтина захлопнула дверь и схватила плащ.
— Этот хам, — захлебывалась она, — эта мразь…
— Да что случилось-то?
— Он поднял на меня руку!
— За что?
Ее поразил не этот дурацкий вопрос, а испуганные глаза Ильи.
— Ты что, не слышишь? Он меня ударил!
— Да погоди, — шепотом проговорил Илья, — что случилось?
От его шепота у Алевтины свело скулы.
— Выгони его немедленно, — холодно и почти спокойно сказала она, — я его рожу поганую видеть не могу. К чертовой матери выгони!
— Да как «выгони», — забормотал тот, — как «выгони»? Он же все-таки…
— Тебе что, осветитель нужен? Да я завтра пятерых приведу! — крикнула Алевтина. Она понятия не имела, откуда завтра возьмутся пять осветителей, но этого хама видеть больше не могла.
Официантка внесла ее вещи, положила на стул и вышла.
Илья сказал с досадой:
— Ты что, ребенок, что ли? Как я его выгоню? Кто мне даст?
— Но ты же набираешь штат? Ты председатель или не ты?
— Я, — сказал он, — я председатель. И штат набираю я. А меня набрал он. Мое здесь — вот эта самописка. А все остальное его. Аппаратура его, деньги его, связи его…
— А председатель тогда зачем? — по инерции она еще настаивала, но в голосе уже не было силы: реальная ситуация все четче прорисовывалась и не оставляла надежд.
— Председатель? — Илья горько усмехнулся. — По заседаниям бегать да в тюрьме сидеть, вот зачем.
— Но как же ты с ним работаешь? — растерянно спросила Алевтина.
Илья жестко посмотрел на нее:
— Ты мою конуру видела? Вот так и работаю… Да ты не думай, все нормально. Он вообще-то хороший парень. Воспитание уж какое есть, а сам по себе… Ты еще плохих не видала.
— А откуда у него деньги?
— Умеет делать, — вздохнул Илья, — талант такой. Он умеет, а я нет. Вот потому я у него и служу, а не он у меня.
Алевтина натянула брюки, застегнула лифчик, надела свитер.
— Ладно, — сказала она, — спасибо за все. Значит, не судьба.
— Да постой. Ты чего?
— После того, что было…
— Да брось ты, — отмахнулся он, поморщившись, — чего было-то? Ничего и не было. Тебе что, деньги не нужны?
— Деньги нужны, но не любой ценой.? Она хотела произнести это со спокойным достоинством, но прозвучало жалко.
— Мать, — попросил он, — не мучайся дурью, а? Посиди вот тут. Только не уходи. Жесты-то зачем? В театре, что ли, скандалов не бывает?
Алевтина неопределенно пожала плечами, но дала ему отнять плащик.
Минут через пять официантка принесла три блюда с закусками и высокую бутылку водки. Еще через сколько-то вернулся Илья с Володей и теми двумя парнями.
Володя сказал:
— Все, мужики, по-быстрому и по-тихому. Давай, Илюха, командуй. Тина, давай. А я, понимаешь, думаю — чего это она? Ведь хохма просто. Хохма, и все. У нас тут вообще народ веселый. — Он сунул ей рюмку. — Давай, Тина. Все ведь свои. Вот эти двое, думаешь, чужие? Тоже свои… Ну давай, без обид. Ни ты на меня, ни я на тебя. Работаем вместе, значит, обид быть не должно.
Быстро чокнулись и быстро выпили, так что он почти не прервал свою речь.
— У нас ведь что главное? Чтобы каждый работал и своих уважал. А больше — нет проблем.
Илья снова разлил водку и предложил выпить за Володю. Тот отказался:
— За меня не надо. Давайте за Тину. — И повернулся к ней. — Думаешь, не вижу, как работаешь? Все вижу. Профессионал. А тех, кто дело знает, я всегда уважаю. Вот, например, Илья…
Он стал объяснять, за что уважает Илью. Тина старалась улыбаться и к месту кивать. Два месяца выдержать, думала она, только бы два месяца. Димке отдаст потом. Внести пай, а там уж как-нибудь. Ничего, два месяца выдержит. Зато будет своя нора. И с дурищей Зинкой не придется шептаться на кухне. И Мигунов, понтярщик чертов, будет приходить. Не часто, нет, только когда депрессия. Приходить и заряжаться от нее, как фонарик от сети…
— Тин, за Илюху-то! — укорил Володя, и она поднесла рюмку к губам.
Ничего, думала она, не страшно. Как-нибудь да наладится. Жить можно…
