образцовых городов Европы. Продолжая начатое Екатериной Медичи обустройство квартала, Генрих IV создал Королевскую площадь, ныне носящую название площади Вогезов. Поначалу он построил посреди площади шелкоткацкую мануфактуру, а вокруг нее по краям площади велел поставить дома для рабочих. К 1607 году мануфактура пришла в упадок и была разобрана, а на месте жилых домов воздвигли новые, более престижные, однако со сходными фасадами. Король изъявил желание, чтобы площадь стала местом торговли и прогулок. Увы, королю-градостроителю не суждено было увидеть завершение своих планов: 14 мая 1610 года он был убит Равайяком, а открытие этой новой, праздничной парижской площади, так мало похожей на другие, состоялось весной 1612 года во время сразу двух свадебных празднеств – французский король сочетался браком с Анной Австрийской одновременно с женитьбой принца Испании.
Однако расцвета своего эта площадь, названная Королевской площадью (именно так назвал одну из своих драм великий Корнель), достигла в царствование Людовика XIII. Это уже при Людовике XIV знать потянулась вслед за королем в иные пределы. Крупные финансисты, впрочем, долго еще сохраняли верность этим местам. Великая революция с присущим ей «изысканным» вкусом (наш Бунин тонко подмечал бездарность таких ее изобретений, как «Культ Разума») переименовала красавицу площадь в площадь Неделимости, а чуть позднее, во время ярмарки 1800-го, в честь провинции, первой выполнившей план налогообложения, – Вогезской (верная ученица Французской революции, русская революция- путч назвала бы ее площадью Продналога или площадью Госпоставок). Но революция минула, и площадь стала обретать свою прежнюю элегантность. На ней почитали за честь селиться люди, знающие толк в городском жилье. Именно так поступил прославленный Виктор Гюго, много лет занимавший этаж в отеле Лаварден (дом № 6). Французский классик прожил здесь добрых шестнадцать лет, всласть предавался украшению своего жилищного интерьера, написал здесь несколько драм и часть романа «Отверженные», выдал замуж дочку Леопольдину. Здесь он принимал гостей, чьи имена вам, вероятно, знакомы – Бальзак и Мериме, де Виньи и Ламартин, Дюма и Сент-Бёв, Беранже и Давид Анжерский… На славной этой площади и в «отелях» квартала Маре жили Жак Бенинь Боссюэ, Теофиль Готье, Марион Делорм, Альфонс Доде и многие другие знаменитости. Об одной из них мы расскажем особо…
ДВОРЕЦ КАРНАВАЛЕ И ЕГО ЖИЛИЧКА
Среди многочисленных уцелевших, на наше счастье, старинных особняков прибрежного Маре, среди всех этих великолепных «отелей партикулье» моему сердцу особенно мил отель Карнавале. Русское слово «особняк» хотя и передает при переводе термина «отель партикулье» качество особости, партикулярности, приватности дома, однако не дает представления о его размерах. Здешние «отель партикулье» – это настоящие дворцы, только бывшие не королевскими и не казенными, а частными. В Маре в эпоху его расцвета жили в таких домах аристократы и кардиналы, богатые буржуа и выскочки финансисты, а дома для них строили и украшали Ле Во, Мансар, Ле Брен, Миньяр и Куазевокс… В домах этих звучали музыка больших композиторов того времени и стихи славных поэтов, возникали научные общества, рождались идеи, зарождались театры. Отель Карнавале был одним из таких дворцов. Собственно, вся его история, начиная с середины XVII века, была словно бы подготовкой к последним полутора десятилетиям XVII века, когда здесь поселилась известная в свете, однако далеко не столь знаменитая, как нынче, вдова-аристократка маркиза де Севинье.
Но начнем с начала, от дворца, даже от его фундамента. Дворец этот построил в середине XVI века для президента парижского парламента архитектор Никола Дюпюи. А в 1678 году дворец купила вдова бретонского аристократа по фамилии Керневенуа. Веселые парижане, чтобы не ломать язык, перекрестили и вдову и дом в Карнавале. Как знать, может, эта дама была и впрямь веселой вдовой? В 1660 году дворец несколько перестроил прославленный архитектор Франсуа Мансар. Мансар надстроил этаж над левым крылом XVI века, украшенным барельефами на тему времен года. Создание барельефов приписывают самому Жану Гужону. Мансар пристроил и правое крыло, тоже, кстати, украшенное барельефами. К слову сказать, всю эту красоту видно только из парадного дворика, и это в высшей степени типично для особняков квартала Маре. На улицу здесь обычно выходят только порталы, ворота, в данном случае – тоже замечательные. У дворца Карнавале портал XVI века, конечно же, с барельефами. В парадном дворике отеля стоит нынче статуя короля Людовика XIV работы самого Куазевокса. Статуя датируется концом XVII века, но раньше она стояла в старой парижской мэрии, а сюда ее перенесли после того, как мэрия сгорела (в 1871-м). Ну а в XVII веке (во времена Куазевокса) дворец этот снимала дама, которую звали в девичестве Мари де Рабютэн-Шанталь, а в браке – маркиза де Севинье. Улица же называлась тогда рю де ла Кюльтюр-Сент-Катрин, и никому бы в голову не пришло тогда, что ее переименуют когда-нибудь в рю де Севинье.
Не то чтобы мадам Севинье вовсе уж не знали и не любили в Париже, в среде утонченных, образованных дам света, тех, кто, борясь с грубостью века, называл себя «пресьёз» – «драгоценнейшими» (это уж потом, по вине тех, кто так неловко подражал этим изысканным дамам, словом этим стали обозначать всех манерных жеманниц – как в пьесе Мольера).
Маркиза де Севинье, красивая, изысканная блондинка, была дамой весьма образованной, милой и сердечной. Судьба ей выпала нелегкая. Шести лет от роду она осиротела, а в восемнадцать вышла замуж за маркиза Анри де Севинье. Замужем ей не понравилось, и она не слишком горевала, когда супруг умер, оставив ее молодой вдовой. Не следует думать, что она пустилась после его смерти во все тяжкие. Нет. Хотя поклонников у нее было много. Но главным в ее жизни были любовь к дочери и сыну и нежная привязанность к друзьям. У нее был веселый нрав, она не унывала, столкнувшись с бедой и нуждой, она была остроумна, шутки ее имели успех в обществе, их передавали и при дворе. Когда дочь ее вышла замуж, маркиза стала писать ей письма – занятие обычное для людей того времени. Письма развлекали, позволяли излить душу, поделиться заботами и материнскими тревогами, сократить расстояние между Парижем и родовым замком в глуши, где томилась дочь… Маркиза писала не только дочери, но и сыну, и кузену Бюсси-Рабютену, и кардиналу де Ретцу, и мадам де Помпон, и самому Ларошфуко, и подруге своей мадам Лафайет. Письма ее нравились друзьям, их даже цитировали в свете, но не более того. Когда же письма эти были изданы лет тридцать спустя после смерти маркизы, Париж ахнул. Это была блестящая литература, ее письма, – какой сочный язык, какая точность выражений, какая наблюдательность, какая эмоциональность, а сколько в них юмора!.. Отныне парижскую жизнь XVI века изучают по письмам маркизы де Севинье: это же настоящая энциклопедия светской жизни, нравов того времени. Гуляя по дворцу Карнавале, глядя через окна на парадный или задний внутренние дворики, непременно вспомнишь маркизу: она смотрела через эти окна во двор, здесь звучал ее смех, здесь она принимала друзей – в этом дворце, в котором прожила последние полтора десятка лет и который любовно называла Карнавалетом.
Вы спросите, можно ли нынче всякому гулять по дворцу? Можно и, думаю, полезно. Это музей, и, как считают парижане, «самый парижский» из музеев. Город купил дворец еще в 1860 году, архитектор Пармантье его слегка подреставрировал, и уже в 1880 году музей открыл двери для посетителей – музей Парижа в самом сердце Маре. Недавно музей снова на несколько лет закрывали на реставрацию. За эти годы Карнавале обставили великолепной мебелью из других дворцов, восстановили интерьер, украсили стены росписями в стиле XVIII века… Прорубая некогда широкие бульвары в теле старинного Парижа, барон Осман снес несколько дворцов вроде отелей Флерюс, Бретей. Однако он позаботился о том, чтобы сохранить мебель, резную отделку, лепнину из этих дворцов, и он уже тогда думал при этом о Карнавале.
Шестьдесят недавно отреставрированных комнат, залов и салонов Карнавале переносят нас в XVI11 век. Тем, кого поражают эти яркие, густые краски, цвет стен – желтых, лиловых, синих, розовых, реставратор мадам Анн Форе Карлье объясняет, что, вопреки распространенному мнению, натуральные цвета были вовсе не в моде в том веке и в ходу была фраза: «Весь Париж цвета синего, розового, лилового»…
Послушаешь мадам Карлье, постоишь у окна над пустынным двориком – и невольно вспомнишь строки земляка-поэта: «Какое, милые, у нас тысячелетье на дворе?» Время-то остановилось, замерло…
Описанию залов музея, перечню экспонатов, картин, афиш, предметов обихода из старинной парижской жизни, размещенных в его зданиях, посвящены статьи, каталоги, книги – не мне с ними тягаться.
