сердце.
Вообще надо сказать, что он великий мастер покорять сердца. Насмешливое и довольно колкое сердце Жоры он покорил настолько, что тот буквально молится на него, в рот заглядывает. А ведь это у Жоры надо заслужить!
Когда сегодня он представил по телевизору Жору Кудлая, молодого талантливого физика, который обобщил интереснейший материал по блуждающим токам и вот готовится к защите диссертации, я поняла, что защита, можно сказать, у Жоры в кармане. Жора это, видно, тоже понял. Они великолепно вели 'импровизированную' беседу, из которой стало ясно, что именно сейчас отдел блуждающих токов наконец обрел себя, вышел на широкую дорогу, тесно связан с производством, и теперь-то, наконец, он принесет пользу народному хозяйству.
Ну, если Жору я еще могу попять, то присутствие на экране Гурьева было для меня полной неожиданностью. Правда, Вадим Николаевич сидел и молчал, только один раз он ответил на какой-то вопрос, и тем не менее… Странно…
Федор ведь и мне предлагал принять участие в передаче. Я сказала, что плохо выгляжу по телевизору и не могу рисковать перед столь широкой мужской аудиторией.
— Ну что ж, — обворожительно улыбнулся он. — Придется нам взять на себя защиту ваших интересов.
— Не стоит. Не утруждайте себя, — попросила я. Но он все-таки сделал это.
Он распространялся по поводу моих способностей и даже показал крупным планом фото, где я снимаю показания с какого-то прибора и грызу карандаш.
Он и Лаврецкого не забыл, сказал, что есть такой ученый, что он немало сделал для закладки теоретических основ пашей школы. Все так благопристойно, так деликатно!..
Вчера взорвался Ким. Честно говоря, я никак не ждала такого, да и никто не ждал, а меньше всего Федор.
С утра в большом шикарном зале института проходило совещание с представителями предприятий, организованное Федором. В президиуме некоторое время сидел сам директор, затем он оставил за себя Ганиева.
Мы выслушивали пожелания производственников и бесконечные заверения Хатаева, что теперь, дескать, все пойдет по-другому, все у пас перестраивается, ломается, мы повернулись лицом к производству, и результаты этого все могут теперь видеть — внедряемый нами профилактический метод защиты — реальная, действенная помощь производству, в отличие от прежних лет, когда лаборатория, только 'брала' и ничего не давала..
И все это с комплиментами и реверансами в адрес Лаврецкого — основателя лаборатории. Как будто его уже на свете не было.
Я не выдержала, поймала Хатаева в перерыве. Он носился от одного директора к другому, рассыпался в остроумии, был радостно возбужден, голубоватые глаза его дрожали…
Когда я остановила его, он, по-моему, даже не понял, что произошло, кто я и что я, он по инерции весь был устремлен в тот угол зала, где находились сейчас директор комбината и инструктор горкома.
— Послушайте, зачем вы устроили этот спектакль?
Он попытался остановить на мне свои глаза, но у него ничего не получалось, зрачки бегали, он не видел меня, не понимал, что я говорю.
— Вы бы хоть имя Лаврецкого не трепали…
Вот тут до него, кажется, что-то дошло. Слово 'Лаврецкий' как-то смутило его, он беспокойно оглянулся.
— А что, мы чем-то задели его, обидели?
— Зачем вы все время кричите: ломать, ломать! Зачем вы кричите, что все было не так?!
— Ну, как вы не понимаете. Женя, так надо, иначе нельзя. Лаврецкий человек умный, он поймет. Извините…
Он бросился туда, в дальний угол зала, я смотрела ему вслед, и на какое-то мгновение мне показалось, что он, как говорят в народе, тронулся
А после перерыва выступил Далимов из отдела защиты энергосети и тоже несколько нарушил торжественное течение событий.
Он поднялся на трибуну из зала, грузный, отдувающимся, как будто преодолел пять пролетов лестницы. Отхлебнул из стакана воды, перевел дыхание и сказал:
— Простите, но я не совсем понимаю, что здесь происходит. Я представляю практическую организацию, которая занимается инженерными проблемами защиты, внедряет в практику то, что разработано и рекомендовано научными учреждениями, Мы все время были связаны с лабораторией Лаврецкого, консультировались, советовались, применяли рекомендации, которые давал нам Лаврецкий. Теперь выясняется, что лаборатория разработала новый метод защиты, но почему-то мы в стороне, нам его не передают, а теперь выясняется, что ученые сами занялись внедрением и распространением этого метода. Возникает законный вопрос: зачем мы тогда существуем?
Зал оживился, послышался смех, кто-то даже крикнул: 'Обскакали вас ученые!'. Заулыбался президиум.
— Ничего смешного здесь нет! — крикнул Далимов, и все увидели, что губы у него затряслись. Он опять задохнулся. — Это совсем не смешно, уверяю вас, а скорей грустно. Да, да! Если ученые нашли что-то действительно полезное, то внедрять должны это мы, у нас для этого гораздо больше возможностей, мы сделаем это гораздо быстрее и лучше, не говоря уже о том, что мы должны координировать новый метод с существующими системами. Если же метод в стадии эксперимента, если еще не изучена по-настоящему его эффективность, то почему он так широко рекламируется?! Ведь мы знаем, что применять новый метод без учета конкретной ситуации, без счета уже существующих систем защиты нецелесообразно, это может привести к отрицательным результатам… Вы можете защищать одно и этим самым гробить другое! Я считаю, что мы должны проводить эту работу только совместно, или ее проводить пока еще рано вообще!
Это было как ушат холодной воды. Все притихли, а Далимов стал грузно спускаться со сцены, и ступеньки заскрипели под ним.
Первым среагировал Федор. Далимов еще не успел дойти до своего места, как напряженную тишину разорвал веселый голос Хатаева:
— Товарищ Далимов не может простить мне, что я не пошел к нему работать…
Раздался дружный хохот. И в этом долго не умолкавшем шуме потонул возглас обернувшегося Далимова:
— А я бы теперь еще подумал — брать вас к себе или нет. Скорей всего не взял бы!
В перепалку вмешался инструктор горкома. Он сказал, что городской комитет партии придает большое значение начинанию, родившемуся в отделе защиты. Тот факт, что ученые сами пошли на производство, можно только приветствовать, и партийные органы всемерно поддерживают эту инициативу. В то же время необходимо обратить внимание на то, о чем говорил товарищ Далимов. Любой самый хороший почин можно загубить, если увлечься им без меры, превратить его в самоцель. Мы все делаем одно общее дело, и все наши усилия должны быть направлены только на пользу дела.
— Я надеюсь, — сказал он, — что товарищи, которые занимаются защитой по разным линиям — научной, практической, а также эксплуатационники, разумно скоординируют свои действия, договорятся между собой — кому чем следует заниматься.
Продолжение происходило уже в отделе. Мы вернулись к себе, и Ким вдруг сказал:
— А ведь он прав, Далимов. Мне надоело подключать провода, это они сделают гораздо лучше.
— Конечно, лучше, — согласился Хатаев. — Но мы им этот лакомый кусочек не отдадим. Сами будем и паять, и таскать трансформаторы, и бетон долбать, если понадобится, но зато выжмем все, что можно, из данного факта. Слыхал — ученые пошли на производство! Вот что важно!
— Что же мы выжмем, как ты выражаешься?
— Все! — Он обвел руками помещение. — Все, что нам надо. Штаты, средства, оборудование! Все! Разве игра не стоит свеч?
