хотят завязать, потому что они же принимают бупренорфин и все вскоре будет хорошо. Потом я увидел его и понял.
Кортни велела, чтобы я снял из банка немного денег и пошел с Диланом кое-что купить домой. Я сразу понял, в чем дело. У меня заныло под ложечкой, и я подумал: «Нет, я не могу», – но смирился. И вот я сижу в машине с этим парнем, Диланом. Он заставил меня припарковаться в каком-то дерьмовом районе. Он выходит, возвращается и говорит: «Готово». Я понял, что речь о наркотиках, и мне сразу захотелось их, а это всегда меня очень расстраивало. Когда мы вернулись домой, я наорал на Кортни. Я кричал: «Так нельзя! Я наркоман». Возможно, одна из главных причин наших хороших отношений с Кортни состояла в том, что, в то время как другие ее боялись, я на нее орал. И ей это было необходимо. Она отвечала: «Хорошо, извини. Возьми немного». И эта свара продолжалась весь день. Нам было хреново, и оба мы пытались это скрыть друг от друга, а потом пришел Эрик. Я взял ребенка на руки и испугался. Невозможно принимать наркотики в такой ситуации. Дело было 15 апреля, через два дня после нашего приезда.
я: А какова здесь была роль Эрика?
– Эрик часто приходил, пытаясь что-то уладить. Кортни находилась в некоторой сумятице, и Эрик был ее последним прибежищем. Он всегда оставался на стороне Кортни и часто ей помогал.
я: А Эрик принимал наркотики?
– Он был одним из тех удивительных людей, которые могут употреблять, а могут и нет. Он не возражал против экспериментов с наркотиками, но не особенно ими интересовался. Но день выдался плохой, и я помню, что мы долго собачились, и в итоге я заплакал и стал повторять: «я не могу здесь оставаться».
я: Курт был там же?
– Нет, вообще не знаю, где он тогда был. Наверное, куда-то уехал с группой на пару дней. Когда Курт уезжал, а она оставалась, в доме появлялись наркотики – и наоборот. Но тут для меня все несколько изменилось. Я шел туда с решимостью завязать, но рано или поздно все равно бы сорвался. я действительно старался оставаться трезвой няней – но в свободные вечера гулял, принимал наркотики и вел себя на свои двадцать лет.
я: В чем состояли твои обязанности няни?
– Предполагалось, что они будут заключаться в уходе за Фрэнсис. Кортни моментально попыталась приспособить меня еще чему-то – отправлять факсы, отвечать на телефонные звонки все такое. Я тут же сказал ей, что ничего подобного делать не буду. Она ответила: «Господи, только не ори на меня». Она всегда так говорила.
Кортни любит указывать людям, что делать, особенно если те сопротивляются. Ребенка на меня оставляли очень часто, иногда на целую неделю. Я не возражал. К своему удивлению, я действительно полюбил девочку. Я обожал Фрэнсис, хорошо с ней обращался, и нам было весело вместе.
я: Что обычно Курт ел?
– В основном всякую вредную пищу: замороженные обеды, замороженную пиццу. У него была любимая пиццерия в Пайонир-сквере, и иногда я бегал туда за пиццей навынос. Мы оба любили печенья и готовые завтраки – чисто наркоманские пристрастия. Он узнал, какой у меня любимый сорт печенья, и купил мне однажды целый ящик – сюрпризом. Примерно в то же время пришла домой она – с двумя мисками. Она тратила все его деньги на дорогущие штуки. Какая-то ее часть – наверное, та, которая очень любит ссориться, -не смогла удержаться и не сказать ему, сколько они стоят. Нам эти миски показались просто прикольными, но оказалось, что они позолоченные и стоят по 600 долларов каждая. Курт рассердился и заорал на нее: «Пять лет назад денег за эти миски хватило бы на то, чтобы три месяца платить за мою квартиру!» Он уселся в моей комнате в подвале и смотрел со мной и Фрэнсис телевизор. Курт исходил гневом по поводу этих мисок. Потом собрался наверх и спросил меня, хочу ли я есть. Он насыпал две порции завтраков в эти бесценные миски, принес их вниз и сказал: «Ведь лучше их не используешь, правда?»
я: у него внизу хранились какие-то рентгеновские штучки, так ведь?
– Да, все эти дешевые сраные фокусы и фальшивые протезы. А он тратил деньги на то, что можно увидеть на задней обложке «In Utero»: дорогие медицинские куклы. Это совсем другое. Во всех его биографиях говорят о том, каким замученным и несчастным был Курт. Я так не думаю. По-моему, он был очень веселый. Да, порой он действительно бывал замученным и несчастным, но временами он радовался как ребенок. Они оба умели меня рассмешить.
я: Курт когда-либо упоминал своих прежних девушек?
– Нет, во всяком случае, не при мне.
я: А Кортни как к ним относилась?
– Да, она о них говорила, а он отмахивался. Я быстро установил правила игры – кажется, в тот же месяц, как поселился в доме. Я сказал: «Слушайте, это ненормально. Не хочу постоянно быть в эпицентре ваших скандалов. И не надо спрашивать меня, кто прав, и орать на меня», – потому что они делали так постоянно, а я этого совершенно не хотел.
Глава 25
С широко открытыми глазами
Уильям декламирует стихотворение про какого-то парень ка, который, глядите, на улице встречает, глядите; наркодилера, потом он в гостиничном номере, глядите, у него в чемодане спрятано расчлененное тело, глядите, ему очень нужно ширнуться, а у него только три доллара, глядите, Рождество, смотрите, унылый ветер снаружи, глядите, пацану плохо, все расплывается …
… и гитара нарушает тишину ночи, слушайте – завывает, как ветер на улице, звук – слушайте – идет кругами, как та веревка, на которой повесился пацан в гостиничном номере, зайдемся же криком, слушайте, как будто «священник» спорит с ублюдком …
Эта связка работает отменно.
Насколько вы готовы слушать почти смертельно монотонные диалоги Берроуза об упадке и разрушении и вместе с тем стенания гитары Курта Кобейна – зависит от вас.
Но в любом случае в этом есть нечто болезненно притягательное.
2 мая 1993 года в службу спасения графства Кинг позвонили с Лейксайд-эйв, 11301. В полицейском отчете было написано, что Курт Кобейн находился «за два часа до того в доме друзей, где сделал себе инъекцию героина стоимостью 30-40 долларов. Потом он поехал домой, где и произошел инцидент». Когда Курт отказался открыть дверь, Кортни позвонила Венди и Ким, которые немедленно бросились на выручку из Абердина, но ко времени их приезда ситуация ухудшилась, Курта рвало, он находился в шоковом состоянии.
Такое случилось не в первый раз – по слухам, у Курта в течение 1993 года передозировки случались часто. Кортни пыталась обливать мужа холодной водой, пичкала его валиумом, бупренорфином, бенадрилом, кодеином, но ничего не помогало. Когда Курт стал синеть, приехали санитары. Его срочно доставили в больницу Харборвью, где он то приходил в сознание, то вновь проваливался в небытие, в промежутках цитируя своей сестре Шекспира.
– В тот раз у него случилась 'хлопковая лихорадка', – объясняет Кали Де Вип. – Перед уколом шприц протирается ватой. И если тончайшее волокно ваты попадает на иглу, а потом в кровообращение, то начинается реакция на хлопок. Человек багровеет, его трясет, поднимается температура. Выглядит это куда хуже, чем передозировка.
Но не так опасно …
– Да, с настоящим передозом не сравнить, – соглашается Кали. - Это был уже второй передоз подряд. У нас сидели Джеки [Фэрри] и, кажется, Нильс Бернстайн [президент фан-клуба «Nirvana»]. Я оттащил Курта наверх и засунул его в джакузи, потом включил холодную воду, и Курт от этого очнулся. Я заставлял его ходить, а Кортни потом приготовила еду и пыталась покормить Курта. Я начал всерьез
