скалят зубы и т. п.
Муки жизни беспощадной, боль любви неразделенной, ?
Как спина твоя выносит эти тяжести, влюбленный?..
«5 февраля…. Крик осла ? это песня, поэма, рапсодия, начинающаяся приглушенным вступлением, когда животное, полуприкрыв глаза и раздувая бока, начинает часто дышать, набирая воздух и накачивая в себя вдохновение.
Затем, после секундной паузы, подготавливающей апофеоз этого таинства, идет собственно крик, в экстазе постепенно нарастающий по мощи до раскатистого икающего вопля (как раз то, что упрощенно– выхолощенно передается традиционным «иа–иа»).
После этого следует умиротворенное фыркающее заключение, прокатывающееся на долгом выдохе мягкой волной из?под теплого замшевого носа. Завершая его и пошамкав напоследок губами, ослик из вдохновенного художника, поэта, актера или любовника вновь превращается в безответное вьючное животное с полуприкрытыми белыми ресницами безразличными глазами.
Ария целиком весьма сложна, в одиночку изобразить ее трудно, приходится распределять роли. Мы оба со Стасом наслаждались этой музыкой туркменской глубинки и в какой- то момент спонтанно сложили дуэт, пользовавшийся впоследствии неизменным успехом как у окрестных ишаков, незамедлительно отвечавших нам на наше пение, так и у столбеневших поначалу студентов–младшекурсников, которых мы привозили в экспедиции».
4
Когда кто?нибудь из влюбленных придет тебя сватать, ты скажи, что тот, кто хочет получить тебя в жены, должен ответить на семь вопросов…
В тот день, спускаясь с Сайван–Нохурского плато, окончательно изжарившись на солнце после дальнего перехода и распевая во все горло на пыльной безлюдной дороге: «Песня, шагом, шагом, под британским флагом…» ? мы вышли со Стасом к долине Сумбара в окрестностях поселка Коч–Темир и там увидели птиц. Этот случай показал, что определить фасциатуса нетрудно даже с большого расстояния: характерное белое пятно на спине удалось безошибочно рассмотреть в бинокль с двух километров (одна из птиц что?то держала в лапах; набрав огромную высоту, орлы исчезли тогда из поля зрения в направлении Ирана).
«В чем же дело? ? думал я. ? Просмотреть такую птицу нельзя. Каким стечением обстоятельств объяснить то, что за предшествующие четыре года работы в Западном Копетдаге ястребиный орел мне ни разу не попадался на глаза?» Вопросов было много, и разных, и на них надо было отвечать.
Вернувшись в Москву, я, среди прочих орнитологических дел, начал разрабатывать план поиска ястребиного орла, вновь и вновь притягивающего к себе мои мысли. Часами, шурша калькой, сидел над картами, анализируя различия ландшафтных условий в разных местах; степень освоенности, населенность и потенциальное беспокойство птиц человеком; изучая по литературе особенности биологии вида, его поведения и образа жизни в других частях ареала.
За год такой подготовки я, казалось, уже готов был смотреть на горы и долины Западного Копетдага глазами этой птицы. Не имея своего транспорта для работы и рассчитывая лишь на собственные ноги, я вынужден был крайне внимательно планировать полевой сезон, сосредотачивая усилия на обследовании мест наиболее вероятного гнездования этого вида.
ПЕШЕХОД
…после длинного перехода, который был, по обыкновению, сделан мною пешком, мне было не до охоты: устал неимоверно, ноги и плечи представляли одну сплошную боль, богатая добыча, собранная по дороге, была еще не препарированная…
Углубившись в пустыню, ты станешь свидетелем чудес столь невероятных, что будешь непрес танно дивиться могуществу Творца.
«20 марта. Родители, привет!
У нас установилась наконец теплая мартовская погода, и благодаря предшествовавшей дождливой оттяжке в наступлении весны сейчас все хлынуло бурным пробуждающимся потоком. Каждый день отмечаю новые виды птиц, прилетающих с зимовки.
Засиделся я в последние дни на жаворонках, так что сегодня собрался на Чандыр посмотреть, как там весна. Вышел рано утром по дороге, но, так как попуток категорически не было, с легкостью сменил планы, свернул с дороги и попилил себе на восток. Так и получился у меня целиком пешеходный день в не очень знакомой части долины Сумбара.
Утром плюс шесть, без штормовки холодно. К полудню прогревается, приходится эту штормовку таскать весь день через ремень саквояжа с аппаратами. Иду себе, «печалью не окован», вверх–вниз по холмам, вверх–вниз; «клик–клик» ? шагомер в такт шагам.
Вообще по холмам ходить легко. Особенно когда идешь не к горам, а возвращаешься в долину. Хоть и лазаешь туда–сюда, но в целом двигаешься под уклон ? идти заметно легче. Если устанешь, то можно выйти на русло какого?нибудь потока (они между каждыми соседними грядами холмов) и топать по нему. Когда дождей нет, русло полностью высыхает, абсолютно ровная поверхность наносов цементируется и становится как тротуар. Только часто невыгодно петляет. А то идешь как интурист: и экзотика кругом, природа, и с комфортом.
Плюс погода райская. Днем было явно за двадцать пять, снял рубаху, проветрился, дал пятнадцать минут ультрафиолета белокожему городскому телу.
Сегодня, в своем аспирантском рвении, упилил дальше обычного. Вдруг обнаружил справа от себя вершину почти правильной пирамидальной формы, на которую каждое утро, когда зарядку делаю, посматриваю из ВИРа далеко на юг. Раз оказался поблизости, то уж нельзя не влезь, когда еще второй раз сюда попаду? («Ничего не бывает потом!») Сделал крюк, влез. На самой верхотуре ? ржавая железная тренога триангуляционного сигнала. На ее верхушке среди сваренных железок торчит сухая трава ? прошлогоднее гнездо индийского воробья. Ничего не скажешь, приметное местечко для любой птички, а уж для столь скромной и подавно.
Вот ведь избирательность какая. На сотню квадратных километров это самая приметная гора. Именно поэтому на ее макушке стоит железный знак пятиметровой высоты. И точно на его наконечнике и загнездились. Не иначе, как у этих воробьев своя шкала престижности жилплощади. Перспектива?то вокруг открывается орлиная… Шутки шутками, а вот вам и пример соприкосновения естественной эволюции с вез десущими плодами нашей деятельности, с геодезией–картографией.
Перевел дух, обозрел совершенно новые для себя окрестности, спустился вниз и, «не торопясь, но
