листья лже–толокнянки. В черно–синем небе ярко лучились звезды, и под ними все ночи плыл мелодичный пересвист нескончаемых стай куликов. Вдоль побережья птицы тянулись к югу.
Директор заповедника сменил наконец гнев за поход на Кроноцкое озеро на милость, и Витьку опять отпустили в тайгу.
В воздухе уже и днем беспрерывно пролетали многочисленные стаи среднего кроншнепа. На большой высоте громадные косяки этих куликов казались рассыпанными по небу точками. Они то сбивались в темную массу, то растягивались длинными серыми лугами. Их мелодичный пересвист был основной мелодией осенней Камчатки.
Витька всегда приносил с полевых работ много наблюдений, полезных для «Летописи природы», и Сергей Николаевич настоял на том, чтобы его отпустили в тайгу. Каждый наблюдатель в эту пору был полезен.
Добираться до избушки пришлось не на лодке, а пешком, в обход лимана, потому что со дня на день мог встать лед. Тропинку искрестили полегшие от заморозков длинные стебли шеломайника. Попадались кусты шиповника, увешанные яркими ягодами, размером с крупную сливу. В них, как уверяла Галина Дмитриевна, в тридцать раз больше витамина С, чем в апельсинах, и в сто раз больше, чем в яблоках.
За Витькой увязался Букет и вскоре пригодился. Когда по кладям переходили речку, сучок сдернул с головы Витьки беретку, течение подхватило ее и понесло. До этого Букету не приходилось ничего подавать с воды, но он понял, что от него хотят. В воду бросился не сразу, а посуху обогнал беретку и только далеко впереди прыгнул в речку. Сумел так точно угадать и скорость течения, и свою скорость, что оказался в нужном месте реки как раз в то мгновение, когда туда подплыла беретка. Ни секундой раньше, ни секундой позже.
Отыскать Рема и в этот раз оказалось непросто. Витька остановился в нерешительности у развилки троп и сказал Букету:
— Ищи Рема.
Букет не раз бывал на полевых, и Витька надеялся: вдруг он успел понять, что Ремом зовут медведя, с которым они не раз встречались.
Букет добросовестно пытался понять Витьку, отбегал, нюхал тропу, вопросительно смотрел, опять отбегал… А Витька твердил:
— Рема! Рема ищи!
В замешательстве Букет схватил с земли палку и принес ее.
— Нет же. нет. Рема ищи. Рема, — настаивал Витька.
Тогда Букет положил передние лапы Витьке на грудь и стал обнюхивать лицо. Он уже не раз делал это, когда не понимал, чего от него хотят.
«Так он, наверное, пытается поговорить по–своему, по–волчьи или по–собачьи, — думал Витька. — Может, эти звери говорят между собой языком запахов? Может, они из разных сочетаний запахов могут составлять слова или фразы, как мы из звуков? Недаром волки перед охотой загоном. когда одним надо спрятаться в засаде, а другим гнать зверя, долго обнюхиваются — похоже, договариваются. кто и куда пойдет в засаду, кто и как погонит оленя… Вот и Букет, наверное, хотел, чтобы я ему на языке запахов объяснил, что он должен делать».
Витька сорвал с куста шиповника красную ягоду. Букет. который все еще не мог смириться с тем, что не понял Витьку, потянулся зубами к такой же крупной ягоде, сорвал ее и стал осторожно жевать, спрашивая глазами: «Может, это должен был сделать?»
Витька наугад пошел по правой тропе, но встретил только старые следы Рема.
Через несколько дней после Витьки ушел из поселка Гераська. Директор послал его в пограничную с заповедником зону отстрелять по запросу музея «один экземпляр камчатского медведя». В первый же день Гераська встретил зверя — тот переходил речку. Можно было бы стрелять, но он не стал — не тот размер. Несколько дней не мог найти крупного, чтобы не зазорно было поставить в музей.
Однажды вечером, когда уже собирался спать, увидел на другой стороне ручья большого медведя. Зверь шел за кустами тальника, и Гераська разглядел только, что он крупный. Чтобы зайти наперерез, быстро перешел ручей, вышел из?за тальника и оказался прямо перед громадным зверем. Медведь поднял голову. Рост у Гераськи высокий. Но, целясь в голову зверя, он даже чуть приподнял ствол таким громадным был этот медведь.
Гераська выстрелил. Медведь упал, но тут же поднялся. Гераська выстрелил еще раз — медведь побежал от него. Гераська за ним…
Шесть раз он стрелял и бежал за ним по тальникам.
Начало темнеть. Гераська спохватился: «А что, если он затаится и бросится?! Подожду до утра…»
Вернулся в палатку. Наутро Гераська нашел место, где лежал зверь, — земля там краснела от крови. Но медведя не было — издали услышал человека и ушел. Гераська пошел по следам — их было хорошо видно на покрытой инеем земле.
Но начало пригревать солнце, иней пропадал, и все труднее становилось находить следы…
А Витька в этот день опять искал и не мог найти своего Рема. «Может, уже залег в берлогу?» — думал он. глядя, как кедровый стланик распластал по земле свои ветки, чтобы первый же снежок засыпал, укрыл их от морозов.
Однажды ночью вся верхняя половина Зубчатки побелела от свежего снега. Это было последним сигналом, что вот–вот начнется долгая камчатская зима.
Прошло еще несколько дней, прежде чем Витька наконец увидел своего медведя. Рем брел мимо избушки и не обращал на нее внимания. Не только не задержался и не стал клянчить подачки, даже не похозяйничал в помойке. Витька едва успел схватить телогрейку: Одевался на ходу, чтобы не потерять медведя из виду.
Рем сорвал зубами шишку кедрового стланика, покатал ее во рту и бросил.
Ночные морозцы уже не раз белили землю инеем. А в это утро холод был настоящим. Мороз лежал на траве, на кладях через речку. Шеломайник, который еще вчера кое- где стоял, как сухой табак, ночью весь был подкошен, свален этим резким морозцем. Да и не только шеломайник, вся трава стала бурой или желтой. Ярко зеленел один плаун, который даже под снегом не теряет своей зелени.
В прозрачной воде ручья, вдоль которого шел Рем. сновала рыба с яркими каемками на плавниках, разворачивались крупные, до пяти—семи килограммов буровато- фиолетовые кижучи и шныряли красные, будто окровавленные, гольцы. То и дело перед Ремом поднимались в воздух орланы. Пропустив медведя и Витьку, они опять опустились на отмели рыбачить.
Рем поднимался все выше в горы. В каменноберезовом лесу начали встречаться отдельные пятна снега. А потом и сплошной свежий снег Там медведь повернул и пошел вдоль границы снежного покрова, пересекая многочисленные распадки.
Чем дальше забирался Рем, тем меньше у Витьки оставалось надежды увидеть его берлогу. Медведь был каким- то полусонным. Шел. не обращая ни на что внимания, как можно прямее, если только напрямую можно было пройти. Путь становился все труднее. Там, где Рем на своих когтистых лапах карабкался на крутые склоны без особого труда, Витьке приходилось туго. Несколько раз он сползал назад в распадок, а потом бегом догонял медведя. В конце концов стало ясно — Рем шел в кальдеру вулкана Узон. Где?то там, в подогретых вулканом скалах, была у него берлога.
Возле глубокого распадка Витька остановился и простоял до тех пор, пока Рем пересек распадок, выбрался на другую сторону и скрылся за гребнем.
Витька остался один. На всю зиму ушел знакомый медведь, и еще неизвестно, удастся ли встретиться с ним на будущий год.
Рядом, на дряхлом стволе сломанной березы, среди полуистлевших неровностей коры было насыпано множество скорлупок кедровых орешков. Это белка таскала когда?то из кедрового стланика шишки и на этом дереве шелушила их.
Белые куропатки, незаметные на снегу, полетели вниз, туда, где еще не было снега. Белые точки долго мелькали на фоне побуревшей, пожухлой травы…
Уже в сумерках вернулся Витька в избушку. А утром пришлось торопливо собирать свое походное имущество и уходить в поселок: повалил непроглядный, густой снег.
Витька торопился. На Камчатке за сутки может насыпать столько снега, что без лыж по нему уже не
