что?то сажать за этим забором. Ямы нужно было копать на глубину отметки на лопате, а отметка эта была почти у самого конца черенка. Приходилось браться за лом, пробивать слой мерзлоты, не успевшей оттаять после зимы…
Над поселком летали кроншнепы, утки, возле пристани рыбокомбината, как белая метель, беспрестанно мельтешили в воздухе тысячи чаек. «А что же сейчас в тайге? — с тоской думал Витька. — Кипит, бурлит жизнь!»
Надо было начинать новую яму, а он разглядывал оброненное птицей крапчатое перо… Нужно было трамбовать землю вокруг столба, а он смотрел, как к чайкам у берега присоединились крупные черные бакланы.
Гераська журил Витьку и тут же успевал отвечать на его бесчисленные вопросы.
— А где сейчас медведицы с медвежатами держатся? — спрашивал Витька.
— По ручьям, где трава погуще… Да держи ты жердину ровнее, прибивать буду… Вдоль берега на «пробойке» выбросы собирают…
Витька знал, что Гераська считается лучшим в поселке медвежатником. Во время войны, когда фронту нужно было мясо, никто не добывал медведей больше его. Взглянув на старый глубокий шрам на щеке Гераськи, Витька несмело спросил:
— Не медведь?
— Лошадь укусила, — разочаровал его Гераська. — Раньше тут лошадей не было. А потом экспедиция привезла на пароходе. Подошел к одной, лет шесть мне было, а она, стерва, как куснет за щеку. Вот с тех пор…
— А не жалко было медведей убивать?
— Меня потому и на фронт не брали, чтобы мясо добывал… А раз все же таки стрелять не стал. Шел через шеломайник к ручью. А медведь с другой стороны к воде лезет. Нос к носу столкнулись. Только он на той стороне, а я на этой. У меня ружье наготове. Хотел стрелять, а он уставился на меня, и вижу — соринка у него у глаза висит, мешает. Он ее раз лапой — и смахнул, ну прямо как человек. Я даже ружье опустил и стрелять не стал.
— Правду говорят, что медведь может в лапе рыбину держать?
— А как же! — подтвердил Гераська. — Медвежонок ложку свободно держит.
— А часто бывает, что медведь на человека нападает?
— Бывает, что и покалечит, конечно… Только это не медведь на человека напал, а человек его неловко ударил — ранил. Вот зверь и разъярился…
— А на скот медведи здесь нападают?
— Редко. Они у нас больше травожадные… Слушай, да мы так с тобой все лето забор ставить будем. Давай копай.
И Витька принимался долбить ломом неотгаявший пласт земли, подносил вместе с Гераськой столбы, подтаскивал жердины, утрамбовывал землю, чтобы крепче стояли столбы…
Над прогретой землей поднимался легкий парок. Неподалеку на молодой березке распевал дубровник. Чувствовалось, что у Гераськи, привыкшего к охоте, к экспедициям, где он бывал проводником, тоже не лежала душа к этому забору.
— Говорят, кунджа плавится, — сказал он со вздохом, — в выходной надо сходить…
Витька не знал, что значит «плавится», не представлял, как выглядит кунджа, а выходного ждал больше Гераськи, чтобы бежать в тайгу и искать медведей.
В воскресенье Витька пришел к берегу океана. На «прибойке», или на литорали, как называют ее научные сотрудники, он заметил небольшой серый предмет, который вроде бы тихонько двигался.
Витька прибавил шагу и вскоре уже бежал по «прибойке», потому что рассмотрел — на песке лежал живой нерпенок. Маленький, всего в полметра, он неподвижно лежал на мокром песке. Его белая шубка посерела от вулканического песка. Витька заходил то с одной стороны, то с другой, внимательно рассматривал нерпенка, делал пометки в записной книжке: длина, примерный вес… Записал, что нерпята в эту пору могут быть добычей медведей. Нерпенок безучастно водил из стороны в сторону глазами и, казалось, ничего не видел. Витька нагнулся над ним. нерпенок подпрыгнул и чуть не выхватил зубами записную книжку, развернулся и, делая телом волнообразные движения, бойко заколыхался к воде. Витька не стал его задерживать. Подхлынула волна, нерпенок вместе с ней проскользнул до глубины и пропал в новой прибойной волне…
Свежий след медведицы с медвежатами встретился Витьке на берегу лимана. Медведица зачем?то заходила сюда. Витька поднял голенища болотных сапог и тоже вошел в воду. Почти из?под ног выскочила камбала размером с ладонь. Трепеща плавниками, как крыльями, она быстро сделала полукруг над отмелью, остановилась, трепетнула плавниками, набросав на себя песок, и исчезла. Глубина была совсем небольшой, но, сколько Витька ни всматривался в место, где скрылась рыбина, ничего, кроме ровного дна, не видел. Подошел и легонько тронул песок ногой. Камбала выскочила и стремительно поскакала вглубь, оставляя ударами плавников отметины на иле, похожие на отметины крыльев на воде, которые оставляют при взлете нырковые утки.
Почти при каждом шаге разбегались от сапог маленькие камбалки, чуть больше пятачка. Удирали то прямо, то зигзагом, то круто разворачивались и сзади ныряли в ил. Как Витька ни пытался поймать, рыбешкам всегда удавалось увернуться.
А ему так хотелось посмотреть, переползли у них глаза на одну сторону или нет. Он знал, что камбалы из икринок выклевываются нормальными рыбками, а потом, когда вырастут сантиметра в два, превращаются в настоящих камбал: глаза постепенно перемещаются на одну сторону, а другой рыбки могут ложиться на дно. Но ему так и не удалось поймать рыбешку руками.
Медведица, может быть, тоже охотилась на камбал.
Витька шел по берегу лимана. Возле устья усидел Гераська. Он только что пришел сюда и выкладывал из карманов рыболовные снасти: крупные блесны, толстую капроновую леску, намотанную на дощечку. И тут Витька увидел, что значит «плавится кунджа». Почти вся поверхность широкого протока, соединяющего лиман с океаном, была в больших, то появляющихся, то исчезающих кругах. Как будто из?под воды поднимались огромные пузыри воздуха и вспучивали воду. Крупная хищная рыба заходила из океана в лиман, и было похоже, что снизу били ключи.
Только раз в году заходит в лиман кунджа, и в эти дни она хорошо ловится на блесну.
В стороне у берега Витька заметил другое, непохожее движение: вода рябила треугольником. По поверхности торопливо плыл маленький зверек. То ли это была полевка, то ли ласка — он не успел рассмотреть. Вода всплеснулась крутым буруном, мелькнула темная башка крупной рыбины, и не стало ни зверька, ни треугольной ряби.
— Бери вот, если хочешь, — предложил Гераська запасную блесну и леску.
Витька стоял в нерешительности, не зная, что делать: идти искать медведицу или попробовать немножко порыбачить. Мальчишкой он сидел иногда с удочкой, ловил всякую мелочь, а тут плескалась такая крупнущая рыба… Трудно было устоять против соблазна.
Гераська кольцами сложил леску на песке, раскрутил над головой тяжелую блесну, забросил ее далеко в лиман и тут же начал выбирать леску из воды. Витька проделал то же самое. Лучше, конечно, ловить кунджу на спиннинг, но его не было. Большой крючок–тройник был прикреплен к блесне не одним стальным спиральным колечком, а сразу двумя. Гераська говорил, что одно кольцо кунджа может разогнуть: «Сделает из него коротенькую проволочку — и все».
Витька забросил блесну раз… Другой… Третий… На четвертый раз блесну дернула крупная сильная рыбина. Вырвала леску из рук, и в воду одно за другим быстро побежали сложенные на песке кольца. Витька подхватил леску, вцепился в нее руками. Не думая, что надо бы измотать рыбину, а уже потом вытаскивать, Витька тянул ее на берег. Кунджа рвалась так, словно леску дергала не рыба, а сильная собака схватила зубами за поводок и вырывала его из рук. Витька, не ослабляя, тянул леску. Кунджа столбом выскочила из воды на всю свою метровую длину и опять шлепнулась в воду. Леска стала податливее, и Витька выволок на песок пятнистую розовато–фиолетовую рыбину. В ней было килограммов шесть. Блесну почти целиком захватила плотно сжатая пасть: снаружи блестел только желтый краешек. Витька прижал кунджу к песку и попытался раскрыть пасть. Куда там! Кунджа, как бульдог, зажала блесну мертвой хваткой. Только палкой удалось разжать пасть.
