Глава двадцать четвертая
Целую неделю стояла солнечная, с жестокими морозами погода. А потом небо заволокли хмурые низкие облака. Леденящий ветер, казалось, пронизывал тайгу насквозь, стучал оголенными ветками, переметал сугробы.
Ночью Росин открыл глаза. Вокруг непроглядный мрак. Не видно даже окошка. Свистел, выл ветер, шурша по стенам сыпучим снегом. Ни одного уголька не светилось в чувале.
Поеживаясь, Росин слез с нар. По полу гулял ветер.
— Опять дверь открылась, — заворчал он. Закрыл, нашел палку, копнул золу. Копнул еще — ни уголька. Бросил палку, разгреб золу руками. Она чуть теплая.
Зашевелился и Федор.
— Почто огонь не разводишь?
— Погасло все! Опять от фитиля раздувать придется. — Росин зашарил по столу, разыскивая фитиль и кремень. — Ну и холодина! Даже вода в кружке замерзла.
Росин подул на руки и ударил тупой стороной ножа по кремню. Ударил еще, еще. Искры вылетали мелкие, бледные, фитиль не затлевал. Росин бил и бил по камню.
— Попробуй ты — руки совсем окоченели.
Федор долго прилаживался, и вот снопами полетели звездчатые искры, освещая на мгновение кремень и руки.
— Отсырел, что ли? — удивился Федор, ощупывая в темноте фитиль. — Сухой вроде. Леший его знает, почто не загорается. — И он опять принялся выбивать сноп за снопом. — Нет, однако, до света придется мерзнуть, а там поглядим, чего с фитилем.
Федор зашуршал сеном, Росин тоже зарылся поглубже…
С соседних нар уже доносилось ровное дыхание спокойно спящего человека, а Росин все еще ворочался с боку на бок. Наконец, не вытерпев холода, вылез из сена, закутался в медвежью шкуру и, чтобы согреться, принялся прыгать на одной ноге. «Давно бы надо. Так?то лучше… Кажется, отогрелся. Надо еще попытаться».
Опять в темноте вспыхнули снопы ярких искр.
— Что, не прикуривается?
— Никак что?то, — с досадой ответил Росин и, положив кремень, опять принялся прыгать.
…Когда наконец рассвело, оба увидели — на фитиле не было нагара, на котором могла бы прижиться искра.
— В темноте все сбили.
— Худо. Надо еще попытать. Может, какая искра и прилипнет.
Федор осторожно ударял по кремню, стараясь не сбить с фитиля остатки нагара… Сочные, яркие искры попадали на фитиль… Но он был по–прежнему холоден.
— Нет, Федор, надо идти за тем фитилем, который летом в осине спрятали.
— Куда же пойдешь? Погляди, на воле?то что!
Он продолжал бить по кремню, осыпая фитиль искра- ми. Иная даже держалась на нем доли секунды, но фитиль не затлевал.
— Я же говорю, за другим идти надо.
— Ждать надо, покуда метель кончится. А то до смерти ознобишься.
— Вряд ли она скоро кончится. Пока дождемся, в избушке как на улице будет. Совсем замерзнем. — Росин стал натягивать шкуру.
— Нет, Вадя. В такой одеже сейчас нельзя.
— Да далеко ли здесь? Полчаса туда и обратно.
— Полчаса! — горько усмехнулся Федор. — Этого сейчас нешто мало?
— Да что я, первый раз в мороз выхожу?
— Полно. Забирайся в сено. К вечеру поутихнет, тогда поглядим.
За дверью неистовствовал ветер.
«Ладно, — подумал Росин. — Действительно, лучше обождать».
— Да не одевай ты меня шкурой! — кричал он Федору из?под сена. — Мне пока и так не холодно!
— Береги тепло. Оно тебе пригодится…
Долго лежали молча, слушая, как выл ветер.
— Федор, а вдруг и с тем фитилем что?нибудь случилось? Что тогда?
— Тогда замерзнем, — отозвался Федор.
— Не верится что?то… Столько всяких трудов. И для чего? Чтобы замерзнуть вот так, на нарах, в тысячный раз пробуя поджечь фитиль… Представляешь, картина. Заметенная снегом избушка, а в ней день и ночь сидят друг против друга два заледенелых человека. И кремень с фитилем в руках — огонь добыть хотят.
— Полно. Нашел, что говорить.
Опять замолчали.
Весь день одинаково серый. То ли все еще утро, то ли полдень, а может, уже и вечер. В избушке становилось все холоднее. Росин соскочил с нар, взял пару кусков сушеного мяса, сунул один в сено Федору, другой забрал с собой и, зарывшись в сено, тщетно старался разгрызть его…
— Валя, — позвал Федор. — Пожалуй, вечер скоро. Что делать будем? До завтра, может, подождем? Может, поутихнет.
— Ты что, Федор! Сейчас замерзаем, а за ночь совсем все вымерзнет.
Росин надел шапку, натянул медвежью шкуру.
— Погоди, на?ка вот, поддень. — Федор снял телогрейку из шкурок.
— Ты же тут замерзнешь.
— Одевайся, в метель идешь. Поберегайся смотри.
Росин открыл дверь и поспешно отвернулся от ветра, который, казалось, сдирал кожу. Через порог белыми змейками заструился снег.
— Ишь распогодилось. Переждать бы еще ночь.
— Замерзнем за ночь. Пойду.
Внизу, вверху, по сторонам — всюду бело от свистящей метели. Даже к лабазу не было тропки. Белая кружащаяся мгла скрывала тайгу и озеро. Было непонятно, где снег лежал, где летел. Все смешалось в какую?то белую карусель.
Росин наклонился в сторону ветра и, барахтаясь в сугробе, пробивался к лесу. Ветер трепал шкуру, задувал под нее снег. Он таял на теле и тут же замерзал от мороза и ветра.
Впереди замаячили деревья — значит, конец поляны. Росин обернулся. Избушки не видно. А в пургу уходила глубокая траншея. «Обратно идти будет легче». И опять закопошился в сугробе. «Еще только треть пути, а замерз».
Среди деревьев ветер потише, уже не надо изо всех сил удерживать шкуру. Росин проминал и проминал сугроб.
«Здесь где?то осина… Рядом, помню, росли три елочки… Неужели другая поляна? Да вот же они, под сугробом! А вот и осина!.. Дупло заткнуто!.. Неужели кто?то вселился и выбросил фитиль?
Запрокинув голову, Росин глядел на дупло, а ветер уже наметал вокруг сугроб. Росин сбросил шкуру и полез по обледенелому стволу. Бродни защищали ноги только до колен. А выше брюки намокли от снега и замерзли. Пальцы почти не гнулись. Ломило руки. «Только бы достать фитиль, пока совсем не замерз…
Так вот кто заткнул дупло — мохноногий сыч устроил кладовую. Росин выбросил из дупла мышей, добрался до дна. Вот что?то твердое. Вытащил руку — в ней небольшой берестяной сверток.
Руки и ноги ослабли сами собой. Росин съехал по стволу в снег. «Не отсырел ли?» А руки не держали сверток: пальцы были белы как снег. Росин сунул сверток за пазуху, вытащил из?под снега уже полузанесенную, затвердевшую на морозе шкуру, кое?как натянул ее.
