исполнение, как с дороги послышался топот шагов.
— А, черт бы их побрал — это они, тут как тут, — сказал Оулет. Он уже пустил воду, и мельница работала. Сам он, весь в муке, стоял подле дверей, всем своим видом показывая, что его внимание целиком поглощено тем, что происходит внутри подрагивающих стен мельницы.
Те, с кем он только что совещался, разошлись и занялись каждый своим делом, и к тому времени, когда акцизники, во главе целого отряда нанятых помощников, приблизились к перекрестку, где стояли дом миссис Ньюбери и мельница Оулета, деревня приняла свой всегдашний утренний деловой вид.
— Так вот, — обратился Латимер к своим помощникам, их было тринадцать человек, — одно я знаю наверняка: бочонки запрятаны где-то в деревне. У нас впереди целый день, — неужели ж мы их не сыщем и не доставим еще засветло в Бадмаут в таможню? Начнем с дровяных сараев, потом обшарим дымоходы, потом стога сена и конюшни, все по порядку, чтобы ничего не пропустить. Помните полагаться нам приходится только на собственный нюх, так пусть уж ваши носы сегодня поработают в полную силу.
И поиски начались. Оулет и Лиззи наблюдали за ними, оба с видом полнейшей невозмутимости: Оулет из окна мельницы, а Лиззи — стоя в дверях своего дома. По улице проехал фермер, один из тех, кто имел пай в деле: одним глазом он поглядывал на свои поля, а другим — на Латимера и его подручных, готовый, в случае если к нему обратятся с расспросами, запутать след. Стокдэйл, хотя и не повинный ни в какой контрабанде, беспокоился больше самых заядлых контрабандистов.
С тяжелым сердцем сел он в тот день за свои книги и то и дело вставал, подходил к двери и задавал Лиззи вопрос за вопросом, допытываясь, какие ждут ее последствия, если бочонки будут обнаружены.
— Последствия будут обыкновенные, — сказала она спокойно. — Я понесу убытки, только и всего. Ни в доме, ни в саду у меня бочонков не запрятано, значит, меня не тронут.
— Но ведь часть их зарыта у вас в яблоневом саду?
— Яблоневый сад я сдаю в аренду Оулету, а у него арендуют другие. Не так-то просто будет доказать, кто хозяин бочонков, если их там найдут.
Никогда еще и нигде не происходило столь грандиозного высматривания и вынюхивания, как в тот день в Незер-Мойнтоне и его окрестностях. Все это проделывалось весьма тщательно в строгой последовательности и, главным образом, на четвереньках. На каждый час дня у акцизников имелась особая программа. От рассвета до завтрака они использовали свое обоняние, так сказать, для прямого поиска, проверяя лишь те места, где бочонки могли находиться в данную минуту, припрятанные там на время до следующей ночи, когда их переправят дальше. В числе обследованных и обнюханных мест были: дупла деревьев, картофельные ямы, дровяные сараи, спальни, чердаки, где хранились запасы яблок, посудные шкафы, футляры столовых часов, дымоходы, кадки с дождевой водой, свинарники, сточные трубы, живые изгороди, вязанки хвороста, стога сена, печи и медные котлы.
После завтрака акцизники с новым рвением принялись за поиски, взяв иной курс, а именно — занявшись обследованием тех предметов одежды, которые могли соприкоснуться с бочонками во время переправы их на берег и, стало быть, оказаться в пятнах от вина, просочившегося сквозь клепку. Поэтому теперь акцизники обнюхивали холщовые плащи, старые рубашки и жилетки, пальто и шляпы, штаны и гамаши, женские шали и платья, фартуки кузнецов и сапожников, наколенники и садовые перчатки, брезенты, дорожные пыльники и тряпье огородных пугал.
А когда миновало время обеда, розыски были перенесены в те места, куда в момент тревоги могли выплеснуть контрабандное вино, то есть в конские водопои, конюшенные стоки, кучи золы и кучи навоза, канавы с водой, выгребные ямы, стоки во дворах, мусор и помойные ямы на задворках.
И все же неутомимые слуги закона не обнаружили ничего, кроме замеченного спервоначала и еще не выдохшегося предательского запаха на дороге против дома миссис Лиззи Ньюбери.
— Вот что я вам скажу, братцы, — заявил своим помощникам Латимер, когда пробило три часа. — Придется все проделать сызнова. Я их разыщу, эти бочонки!
Помощники, нанятые лишь на день, глянули на свои руки и колени, грязные от ползанья на четвереньках, и потерли себе носы, как бы желая тем выразить, что с них взять больше нечего, ибо в ноздри им вошло столько зловония, что носы стали не более чувствительны к запахам, чем дымоход. Однако после минутного колебания помощники согласились возобновить поиски — все, кроме троих, которым обоняние окончательно изменило, не выдержав чрезмерной нагрузки.
К этому времени во всей деревне нельзя было бы найти ни единого представителя мужского пола. Оулета не оказалось на мельнице, фермеров в полях, пастора в его саду, кузнец ушел из кузницы, и мастерская колесника пустовала.
— Куда же, черт побери, все они делись? — сказал, оглядываясь по сторонам, Латимер, до сознания которого это только что дошло. — Ну, я же им пропишу! Почему никто не идет мне на подмогу? Во всей деревне никого, кроме методистского проповедника, а от него проку, что от старой бабы. Именем короля требую, чтобы жители оказали мне содействие в поисках!
— Сперва надо отыскать жителей, потом уж требовать, — сказал помощник Латимера.
— Ну, ладно, без них еще лучше, — сказал Латимер, у которого настроение менялось с необыкновенной быстротой. — Ишь притаились все и носа не кажут очень это подозрительно, я им это припомню! Теперь давайте-ка заглянем в сад Оулета, посмотрим, может, там что и сыщется.
Стокдэйл стоял, опершись о калитку, слышал эти переговоры и порядком встревожился, подумав, что со стороны жителей неблагоразумно так скрыться из виду. Он сам, как и акцизники, последние полчаса ломал, голову над тем, куда подевался весь народ. Кое-кто из фермеров в силу необходимости действительно должен был выехать в поле, далеко от деревни, но тем, кто не занимался земледелием, надлежало находиться всем на своих местах. Тем не менее ремесленники лишь показались у себя в мастерских и на нынешний день, очевидно, уже закончили работу. Стокдэйл подошел к Лиззи, которая сидела у окна и шила.
— Лиззи, где же все они?
Лиззи рассмеялась.
— Там, куда они всегда забираются, когда приходится туго. — Она подняла глаза к небу. — Там, наверху, — сказала она.
Стокдэйл также посмотрел вверх.
— Как! На крыше колокольни? — спросил он, проследив за направлением взгляда Лиззи.
— Да.
— Боюсь, им скоро придется сойти оттуда, — мрачно произнес он. — Я слышал, что говорили акцизные чиновники: они хотят заново обыскать весь сад, а потом и каждый закоулок в церкви.
Впервые за все время Лиззи забеспокоилась.
— Мистер Стокдэйл, прошу вас, пойдите скажите это тем, что на крыше. Нужно их предупредить. — Заметив, что совесть
в молодом пасторе бушует, словно кипяток в котле, она тут же добавила: — Нет, не надо, я схожу сама.
Она вошла в сад и перелезла через кладбищенскую ограду: акцизники в это время уже направлялись к саду Оулета. Что было делать Стокдэйлу, как не последовать за молодой женщиной? Он нагнал ее у колокольни, и они вошли вместе.
Колокольня в Незер-Мойнтоне, как и во многих других деревнях, представляла собой не отдельную башню, а просто надстройку над зданием церкви, и проникнуть наверх к колоколам можно было только с церковных хоров через квадратный люк в полу звонарни, для чего пользовались приставной лесенкой, — а дальше, в самой звонарне, была уже постоянная лестница, которая верхним концом выходила через дыру на крышу. Когда Стокдэйл и Лиззи поднялись на хоры и взглянули вверх, они не увидели ничего, кроме крышки люка с пятью отверстиями для веревок от колоколов. Лесенки не было.
— Дальше подняться нельзя, — сказал Стокдэйл.
— Можно, — ответила Лиззи. — Вон видите, сквозь щель в люке уже смотрит сюда чей-то глаз.
В то же мгновение люк открылся, и на белой штукатурке стены четко вырисовался переплет лесенки, — ее спускали вниз. Когда она опустилась до пола, Лиззи подтянула ее к себе, установила на месте и сказала:
— Если желаете подняться наверх, то лезьте первый, а я за вами.
Молодой человек поднялся по лесенке и очутился среди освященных по церковному обряду колоколов
