получиться большие неприятности.
— Ах нет, милая миссис Харнхем, пожалуйста, ничего не говорите ему сейчас, — в отчаянии взмолилась Анна. — Если вы это сделаете, он, пожалуй, на мне и не женится, а что я тогда стану делать? Совсем беда мне будет. И потом я уже научилась писать лучше. Я взяла с собой тетрадку, что вы мне дали, и каждый день пишу. Это ужасно трудно, но я стараюсь изо всех сил и непременно научусь писать как следует.
Эдит заглянула в тетрадь. Прописи она сделала своею рукою, и буквы, выведенные девушкой, казались жалкой пародией на почерк ее хозяйки. Но если бы Анне даже удалось точно воспроизвести руку миссис Харнхем, все равно вдохновение Эдит осталось бы ей недоступным.
— Вы так красиво пишете, — продолжала Анна, — и все, что я хочу сказать, у вас получается гораздо лучше, чем у меня, так неужели вы теперь бросите меня в беде?
— Хорошо, — отвечала Эдит. — Только… только я думаю, что мне не следует продолжать.
— Почему?
Непреодолимое желание поделиться с кем-нибудь своим чувством заставило Эдит сказать правду.
— Потому что я боюсь, как бы мне самой им не увлечься.
— Но ведь этого не может быть!
— Почему ты так думаешь, дитя мое?
— Потому что вы уже замужем, — наивно отвечала Анна.
— Да, разумеется, этого не может быть, — поспешно проговорила хозяйка, радуясь тому, что у нее остается возможность еще два или три раза излить свои чувства. — А ты пока научись писать свое имя как можно лучше — вот смотри, я напишу его тебе здесь.
VI
Вскоре Рэй написал, чтобы Анна готовилась к свадьбе. Однажды решившись на поступок, который, сам считал романтической нелепостью, молодой человек начал действовать быстро и энергично. Он хотел, чтобы бракосочетание состоялось в Лондоне — меньше вызовет толков. Эдит Харнхем предпочла бы Мелчестер, Анне было все равно. В конце концов он одержал верх, и миссис Харнхем с мрачным усердием принялась готовить Анну к отъезду. Словно решив испить чашу до дна, она хотела во что бы то ни стало сама присутствовать при крушении своей мечты и еще раз увидеть человека, который посредством некоей телепатии приобрел над ней такую власть. С принужденной веселостью она сказала Анне, что поедет с ней в Лондон и «доведет уж дело до конца». Анна обрадовалась — ведь только одна Эдит могла достойно выполнить роль подруги и свидетельницы. А не то, не ровен час, у образованного жениха раньше времени появится мысль, что он совершил непоправимую с точки зрения света ошибку.
Туманным мартовским утром Рэй вышел из наемной кареты, остановившейся у дверей бюро регистрации браков в ЮгоЗападном округе Лондона и учтиво помог сойти Анне и сопровождавшей ее миссис Харнхем. Анна была очень мила в своем модном наряде, купленном с помощью миссис Харнхем, — хотя и не столь мила, как на мелчестерской ярмарке, когда она, еще невинная девочка, одетая в простенькое деревенское платье, сидела верхом на деревянном коне.
Миссис Харнхем приехала утренним поездом; молодой человек — приятель Рэя — встретил их у дверей бюро, и все четверо вошли вместе. До этой минуты Рэй совсем не знал жены виноторговца, если не считать их первой мимолетной встречи, да и теперь, взволнованный предстоящим событием, только наскоро познакомился с нею.
Церемония бракосочетания в бюро регистрации браков длится недолго, но даже за это короткое время Рэй успел почувствовать, что его и спутницу Анны влечет друг к другу какая-то странная, таинственная сила.
Когда с формальностями брака — или, вернее, с закреплением ранее существовавших отношений — было покончено, все четверо в одной карете отправились на квартиру Рэя, только что снятую им в одном из новых пригородов Лондона, — на отдельный дом у него не хватало средств. Здесь Анна разрезала маленький торт, который Рэй накануне купил в кондитерской по дороге из Линкольнз-инна. На том ее деятельность и окончилась. Друг Рэя почти тотчас удалился, и после его ухода Эдит и Рэй стали оживленно беседовать. Разговор, в сущности, велся только между ними, Анна же, словно смирное домашнее животное, молча слушала, мало что понимая. Рэй, казалось, был неприятно удивлен и смущен ее неспособностью принять участие в беседе.
В конце концов, стараясь скрыть свое разочарование, он сказал:
— Миссис Харнхем, моя дорогая женушка так разволновалась, что сама не своя. Я вижу, что ей надо немного отдохнуть после такого события, тогда уж она сможет облечь в слова те тонкие чувства, которыми она дарила меня в своих письмах.
Новобрачные собирались в тот же день уехать в Нолей и провести там первые дни совместной жизни. Когда приблизился час отъезда, Рэй попросил жену пройти в соседнюю комнату, где был письменный стол, и написать несколько строк его сестре, которая по нездоровью не смогла присутствовать на свадьбе, сообщить ей, что церемония состоялась, поблагодарить за подарок и выразить надежду поближе с ней познакомиться, ибо теперь она также и ее сестра, а не только сестра Чарльза.
— Изложи все это так мило и поэтично, как ты умеешь, — добавил он. Мне очень хочется, чтобы ты ей понравилась и чтобы вы подружились.
Анна немного смутилась, однако покорно отправилась выполнять его просьбу, Рэй же остался беседовать с гостьей. Молодая женщина долго не возвращалась, и муж, внезапно поднявшись с места, пошел за ней.
Войдя в соседнюю комнату, он увидел, что Анна с глазами, полными слез, все еще сидит, склонившись над письменным столом. Рэй с интересом взглянул на лежавший перед ней лист бумаги — ему хотелось полюбоваться тем, с каким тактом жена его выразит свои добрые намерения в столь деликатных обстоятельствах. Каково же было его изумление, когда вместо письма он увидел несколько бессвязных строк, нацарапанных почерком восьмилетнего ребенка.
— Анна! — вскричал он, глядя на нее остановившимся взором. — Что это значит?
— Это значит… это значит, что я лучше не умею.
— Что за вздор!
— Не умею! — упрямо повторила она, горько плача. — Я… я не писала этих писем, Чарльз! Я только говорила ей, что писать. И то не всегда! Но я научусь, я быстро научусь, мой милый, любимый муженек! Ты ведь простишь меня за то, что я тебе раньше не сказала?
Опустившись на колени, она робко обняла его и прижалась к нему лицом.
С минуту он стоял неподвижно, потом поднял ее, резко повернулся и, закрыв за собою дверь, вошел в гостиную, где сидела Эдит. Та уже почуяла недоброе, и оба пристально посмотрели друг на друга.
— Правильно ли я понял? — спросил он с каким-то тупым спокойствием. Это вы писали за нее письма?
— Иначе нельзя было, — отвечала Эдит.
— Она диктовала вам все, что вы мне писали?
— Не все.
— В сущности, очень мало?
— Да, очень мало.
— Значит, большую часть этих строк, что я получал каждую неделю, вы писали по собственному своему разумению, хотя и от ее имени?
— Да.
— А многие из этих писем вы, может быть, писали, даже не советуясь с нею?
— Да.
Отвернувшись от нее, он прислонился к книжному шкафу и закрыл лицо руками. При виде его отчаяния Эдит побелела как полотно.
