— Целовались, отойдя от костра?
— Может кто и целовался, не знаю.
— А с Андреем ты как?
— Что «как»?
— Не ночевала на природе?
— Нет, я же сказала, это было один раз и Андрея с нами не было.
— Ну, не сердись. Знаешь, почему я спрашиваю?
— Не знаю.
— Я ревную тебя к твоему мальчику. Я хочу быть на его месте. Быть таким же молодым, чтоб ты меня также любила, как его. Как жаль, что мое время уже прошло и не могу рассчитывать на твою взаимность.
— С чего ты взял, что ты старый? Тебе ведь только тридцать.
— Да! Ты знаешь я совсем не ощущаю своего возраста. Вот, нет груза лет.
— А чего же ты тогда?
— Что?
— Говоришь, что старый.
— Мне кажется, что ты так думаешь обо мне.
— Совсем не думаю.
— Анюта, а ты смогла бы меня полюбить?
— Ну, я не знаю, я ведь тебе уже говорила.
— Я бы тебя на руках носил.
— Я и так сижу у тебя на руках.
— Ты чудо. Дай, я тебя поцелую.
— Ну что ты делаешь? «Поцелую», а сам что?
— Что?
— Ничего. Рука твоя где?
— Нигде. Ее нет здесь. Она, может, живет своей жизнью.
— Саша, ну не надо. Ну, пожалуйста.
— Анюта, милая, я влюблен в тебя. А он тебя так трогал?
— Не помню.
— Значит, трогал. Почему же мне ты не позволяешь?
— Потому что нельзя.
— А если хочется?
— А если хочется, то перехочется.
— Анюта, я только об одном тебя попрошу.
— О чем? Ах, Саша, ну, не надо. Ну, что ты делаешь. Пусти, я рассержусь.
— Ну я чуть-чуть, ну, не сжимай мою руку. Ну, пожалуйста, я люблю тебя.
— Саша, ну, Саш.
— Как у тебя тут горячо, а говоришь, что замерзла.
— Это у тебя рука горячая. Саша, не надо.
— Аня, я хочу посмотреть.
— На что посмотреть?
— На то, что трогаю сейчас.
— Ты с ума сошел.
— А что? Пальцами можно, а глазами нельзя?
— Нельзя.
— А пальцами?
— И пальцами нельзя!
— Но мои пальцы там.
— Вот и убери их!
— Ни за что на свете. Знаешь, что?
— Что?
— У тебя очень красивые ноги. И здесь, и здесь. А тут — нет слов.
— Но это уже и не ноги.
— А что?
— Скорее, живот.
— Нет, живот выше, живот вот тут.
— Саша, ну перестань, ну, что ты делаешь.
— Проверяю, где живот.
— Саша, а как ты думаешь, который час?
— Наверное, полпервого.
— То-то и оно. Бечь пора. Пусти-ка меня, миленький.
Тетрадь Наташи
Шестое октября. Что это за день? Не в этот ли день Кутузов оставил Москву?
Не в этот ли день одна Анна бросилась под поезд, а другая пролила масло?
Нет? Тогда почему именно в этот день я стала женщиной?
Меня никто не гнал. Сама пошла. Сама. Он как сказал? «Хочешь — приходи, не хочешь — не приходи». И я пришла. Значит, что? Захотела? Захотела. Смотрю на себя в зеркало, вспоминаю, как это было и жалею себя, дуру набитую.
Хорошо помню, как подошла к калитке их дома. Он уже ждал меня. Видимо, запер свою собачонку, чтоб не залаяла. Озираясь, открыл калитку, взял меня за руку, словно боялся, что я убегу и повел в дом. Остальное было, как во сне.
Праздника потери девственности не получилось. Сразу посадил меня на кровать, словно это было единственное место, куда можно усадить пришедшую в гости девушку. Руки его дрожали, он не мог справиться с застежками и пуговицами.
— Зачем ты столько на себя надела? — спросил он раздраженно.
Знал бы он, как долго я одевалась, оценивая ту или иную вещь, исходя прежде всего из того, что все это он увидит, а, главное, снимет с меня. Но он все так и не стал с меня снимать. Так я и вошла во взрослую жизнь, в чулках, в лифчике и в комбинации. Комбинация и пострадала больше всего. Простынь я кое- как застирала, а комбинацию пришлось засунуть в полиэтиленовый мешочек и положить в сумочку. Домашнее задание.
Ваши ощущения, мадам?
Все-таки больновато. И стыдно. От того, что впервые голая, что крови столько.
Ваши мысли, мадам?
А вот это я помню хорошо. Подумалось, что я похожа на цыпленка на сковородке.
Так же широко раздвинуты ноги, такая же беспомощная. Еще подумалось, что ска-
зала бы моя мамочка, увидев меня за этим занятием.
Чего Вам больше всего хотелось, мадам?
Больше всего хотелось, чтоб он прекратил, я даже сказала ему об этом, в ответ он задергался еще резче, бессвязно шепча что-то вроде «сейчас, сейчас, нельзя же так, потерпи, я уже не могу остановиться, я сейчас». И я потерпела. По его исказившемуся лицу я поняла, что он пересекает финишную ленточку, но там, в себе, я так ничего не ощутила, кроме все той же боли.
Чего Вы больше всего боялись, мадам?
Забеременеть. Все его сказки про предосторожности остались сказками. Он сделал все, что хотел и обо мне не думал. Потом я долго пыхтела над своим календарем, пока не убедилась, что мне просто
