быстро ликвидировать, и хозяйство Полоза почти не пострадало.
Со склада дорожного управления, который размещался на берегу тихой речушки Скрипицы, притока Припяти, в том же году похищено два пуда взрывчатки — аммонита, сто пятнадцать детонаторов, сотни метров огнепроводного шнура. Весь этот материал предназначался дорожным управлением для подрыва на реке льда во время весеннего паводка.
В ночь на 6 ноября 1958 года загорелся сарай у пенсионера Семена Киселева, а вечером 9 ноября того же года в окно дома, где жил колхозник Николай Дубович, чья-то преступная рука бросила железный обруч с кирпичом. Никому из сидевших за столом серьезного вреда этот обруч не причинил, но праздничный вечер был испорчен, напуганные люди до утра не сомкнули глаз.
Осенью 1959 года сгорел сарай учителя Сергея Павловича Гаврилова. А ровно через месяц исчез из деревни Иван Полоз, дом которого поджигали еще раньше. Все поиски пропавшего результатов не дали. Сами обстоятельства его исчезновения остались для всех односельчан, в том числе и для его близких, необъяснимой загадкой.
В октябре 1961 года на крышу дома участкового уполномоченного милиции Александра Гусевича кто-то бросил взрывчатку — самодельную мину. Сам Гусевич был тяжело ранен. Жена и дети не пострадали благодаря счастливой случайности: часть потолка, которая обрушилась от взрыва, застряла на спинке железной кровати, где они спали.
В ночь на 8 ноября 1961 года в деревне Кольно был снова пожар: горел дом колхозника Василия Пашкевича. Еще до этого во дворе Пашкевичей ночью прогремел выстрел. К счастью, ни при пожаре, ни от выстрела никто не пострадал.
А вот следующей после пожара ночью выстрелом из охотничьего ружья был ранен работник милиции Дмитрий Озерчук, который жил в Житковичах.
В ночь на 5 декабря 1961 года произведен выстрел в окно колхозницы Елены Солоповой.
И наконец, в канун Первого мая и во время майских праздников 1962 года было взорвано здание, где помещались районное отделение милиции и районная прокуратура.
Такова была общая картина преступной деятельности лиц, установить которых долго не удавалось. Нельзя сказать, чтобы местные работники милиции и прокуратуры не принимали мер к их розыску и раскрытию преступлений. Однако, тщательно изучая материалы расследования, которое проводили районные, да и областные, гомельские следователи, Михаил Константинович Карпович все более и более убеждался, что следствие велось неквалифицированно, поверхностно. Выяснилось, что некоторые, как говорят юристы, эпизоды из приведенных выше даже не зарегистрированы. Другие представлены как случайные и квалифицировались соответственно этому совершенно неправильно.
Так, дело о хищении взрывчатки из склада дорожного управления было прекращено «из-за необнаружения преступников по истечении месячного срока с момента возбуждения дела». Следственные органы передали в суд материалы о привлечении к ответственности дорожного мастера Головко, который был осужден к трем месяцам лишения свободы «за халатность при хранении взрывчатых веществ». Самое главное же — истинные преступники не только не понесли никакого наказания, но и не были обнаружены.
Работника милиции Озерчука, который получил огнестрельное ранение, следователь обвинил в браконьерстве. Он выдвинул такую версию: Озерчук этой ночью отправился на пруды рыбхоза ловить рыбу, а сторожа открыли огонь по злоумышленнику.
В ту ночь на прудах сторожа действительно стреляли: им показалось, что кто-то ставит сети. Так ли это было, нет ли — неизвестно, сторожам задержать никого не удалось.
И, приняв придуманную им версию за вполне доказанную, подтвержденную неопровержимыми фактами, следователь делает вывод:
«Гр-н Озерчук был ранен не у себя во дворе, как он утверждает, и не с целью мести, как он предполагает, а получил ранение во время незаконного лова рыбы на прудах рыбхоза «Белое», и причинение телесных повреждений Озерчуку со стороны работника рыбхоза является правомерным и исключает состав уголовного преступления...»
Михаил Константинович читал эти документы и с горечью думал: чего в них больше — юридической безграмотности или халатного отношения к своему делу, к своей профессии, к защите людей, наконец?
Ведь этого следователя не смутили даже такие факты: сами сторожа категорически отрицали, что они стреляли в людей — «пальнули вверх, чтобы попугать». И далее: самодельная картечь, извлеченная из груди Озерчука, даже близко не походила на заряды, которыми пользовались сторожа рыбхоза.
В своей жалобе Озерчук писал:
«Из-за некоторых работников следственных органов преступник остался ненаказанным и может вновь учинить надо мной расправу. Вынужден покинуть Житковичский район и переехать в другое место».
Но и на эту взволнованную жалобу не было обращено должного внимания. Жалобу Озерчука переслали житковичскому прокурору, а тот, еще раньше согласившись с версией следователя, положил ее под сукно.
Супруга Николая Дубовича Анна Степановна писала, обращаясь в органы следствия:
«Кирпич, брошенный в наше окно во время праздника, — дело рук преступников. Они на этом не остановятся. Последнее время в деревнях Кольно и Млынок участились случаи хулиганства и бандитизма. Примите меры. Есть очевидец — Мороз Илья, он знает, но боится назвать преступников, потому что хочет жить».
Однако по этому заявлению было отказано в возбуждении уголовного дела. Но почему же? На каком основании? А на том, что, дескать, муж заявительницы в тот вечер был пьян и сам мог бросить кирпич в свое окно.
В этом «основании» соответствует истине только первая часть: да, Николай действительно был выпивши, потому что вечер праздничный, за столом сидели гости. Собственно, этого никто и не отрицает. Но откуда же у следователя появилась такая уверенность: «Сам мог бросить кирпич в свое окно»? И что это вообще за юридическая формула — «мог»? Как далеко может она завести следователя?
Уголовные дела не были возбуждены ни по одному из поджогов. Районное отделение милиции выдало потерпевшим справки о том, что «причина пожара расследованием не установлена». Справки эти предъявлялись для получения страховых сумм.
Таким образом блюстители порядка из Житковичского района, не желая вести кропотливое расследование, взвалили еще и материальную ответственность за преступления бандитов на государство.
Между тем в деревнях шли разговоры, и люди называли имена возможных преступников. Разумеется, к этому тоже надо было прислушаться.
По поводу взрыва в доме Александра Гусевича в тот же день было возбуждено уголовное дело. Но следствие велось бездумно, равнодушно. Выдвигались и проверялись совершенно неправдоподобные версии. Одна из них, например, была такова: не произошел ли взрыв от неосторожного обращения самого Гусевича со взрывчатыми веществами?
Хотя никаких данных, даже косвенных, о том, что Гусевич хранил дома взрывчатку, у следователя не имелось, тем не менее эту версию исследовали вдоль и поперек.
Было возбуждено уголовное дело и по факту взрыва здания милиции и прокуратуры. Один из жителей района сказал следователю, что взрыв совершил Иван Сакула. У следствия были основания подозревать Сакулу. Буквально накануне этого происшествия вернулся он из заключения. Дважды милиция привлекала его к суду за самогоноварение. Приняли меры к задержанию Сакулы. Однако разыскать его не удалось. Родные говорили, будто он уехал куда-то в Казахстан, что писем от него они не получают. Объявленный розыск результатов не дал, и дело опять-таки было приостановлено.
Оставалось дело о таинственном исчезновении Ивана Полоза. Прошло с того дня без малого два года, а
