выпрыгивал с грузовика на полном ходу. Тим Флай заметил неладное, погасил музыку без команды. Тем временем два охранника распахнули пожарные двери, куда тут же рванули посетители. Но в дверях возникли те же маски. Шум и крики перекрыла команда:
– Без паники! Проверка проводится управлением по борьбе с незаконным оборотом наркотиков! Прошу всех посетителей пройти медосвидетельствование! Менеджера прошу подойти ко мне!
– Да здесь я уже, – тронул мегафонодержателя Воронов.
– Прекрасно. Майор Никонов. Несколько вопросов, – и серая папочка раскрылась на барной стойке.
Алексей осматривал доступное пространство. «Бычара» и трое охранников рядком упирались руками в стену, широко расставив ноги. Гориллоид стоял на коленях с завернутыми руками, а его карманы потрошили, демонстрируя найденное видеокамере. Еще двое гражданских волокли к бару уборщицу. Бармен Федя тоже стоял на коленях. М-да, операция добротно подготовлена и четко проведена…
– Ну и что значит ваше «Маски-шоу», господин майор? Сорвали музыкальный вечер, разнесли помещение, причинили материальный ущерб. Я полагаю, что утром против вашей конторы будет подан иск в суд…
– Хорошо, Алексей Николаевич, но сейчас несколько вопросов. Что вам известно о торговле наркотиками в подведомственном клубе?
– Впервые слышу! Я до начала вечера лично проверил все места, где могли бы скрыто храниться наркотические средства…
– А кто из вашего персонала может торговать наркотиками?
– Да я представить такого не могу! – Воронов успешно делал вид, что ничего не знает.
Однако тот, честный, Лешка, с удовольствием прислушивался, как пойманные с большими дозами охранник и уборщица сдавали начальника охраны. Дернувшегося на реплику Фаины «бычару» так окоротили таким смачным ударом по почкам, что сердце возрадовалось – есть все же бог на свете! А Воронов продолжил отрицать вопросы майора ФСКН…
Вечер – козе понятно! – был убит безнадежно. Полночные улицы, как оказалось, еще прилично заполнены разным народом, так что друзья без приключений добрались до Дрюниного дома – видать, гоблины из Ежовой кодлы тоже где-то тусовались. Максик навострился прощаться и поднял ладони для ритуального движения, как друг выдал предложение:
– Пошли ко мне, музыку дослушаем. Все равно Кастрюля с Саем придут только под утро. Пошли, а? Завтра старики с Канар вернутся, опять нудилово включат: «Тише, мешаешь!» На дачу загонят, так хоть сейчас оторвемся, а?
«Это да, его предки звери, особенно фазер. Им влом, когда сын хочет соответствовать, типа сделать пирсинг, взять клевый прикид и прочее. Тем летом за коротенький ирокез Андрюха огреб в торец и был острижен налысо – предок круто обломил. Он, ваще, скор на расправу, но отходчив, так что в деньгах не жопится, как моя маман…» – кротко признался себе друг Макс. И они врубили psy-музон, стали оттягиваться. На монитор выплыла салютная заставка, чистых рейвовских красок. Разноцветные шары красиво пыхали, сменяя друг друга. Без света яркость усилилась. Залегли на кровать, свесив ноги на пол, как утром, пока Юля-кастрюля не погнала на вокзал. Отраженные цвета лениво бродили по потолку, как в чилаут-руме. Дрюня вспомнил того козла, что обозвал клуб «кастингом на вечер половых встреч», лопнул карман, выпростав три толстенькие розовые таблетки:
– Давай закинемся?
Предложение прозвучало уверенно, «нипадецки». Друзья знали весь «рейверский» сленг, даже обогащали его. А что тут сложного? Найти в Инете «албанский» и «падонкавский» – как два пальца об асфальт!
– Это с пола? – уточнил Максик, не зная зачем, и притаранил «Спрайт».
– Ну, – пряча лишнюю дозу в стол, кивнул Дрюня.
Они сполоснули от грязи и храбро проглотили халявные таблетки, не разжевывая. Кто ее знает, первый раз все же! Пенистая колючая струя смыла сладковатый привкус изо рта и уволокла неведомую «дурь» в желудок. Снова улеглись, стали с опаской прислушиваться к сигналам организма. Минут через десять на Макса напала икота.
«У него, вообще, кишки слабые, даже на фастфуд иногда дрисней отвечают», – привычно пожалел друга Дрюня, доставая из холодильника жестянку «Экселя».
– Запей холодным!
Глядя, как друг мелкими глоточками унимает судороги больных потрошков, Андрей вдруг осознал, насколько они стали близки за девять лет учебы. Никого, кроме этого прекрасного парня, никого он не посвящал в свои беды и переживания! И Максик ни разу его не сдал, не оставил, даже когда с гопотой разругались до драки! Благодарность нахлынула на Дрюню, он обнял друга за плечо, нежно притиснул:
– Я тебя люблю, дружбан, ты самый классный из всех!
Друг сказал свои слова, которые, по большому счету, и не нужны были. Их пронизывала настоящая музыка, глаза ловили необычайно яркие и согревающие цвета искусственных фейерверков, в неожиданных местах медленно раскрывающихся на плоском экране монитора. Руки и плечи друзей настолько близко сошлись, что начали проникать друг в друга, обогащаясь взаимным теплом, сливаясь в одно диковинное существо, вопринимающее удвоенное блаженство взаимной любви – Макс/Дрюня. Потом цвета сладко растеклись на всю комнату, сливаясь со звуками в медленную-спираль-по-которой-Дрюня/Макс-вплывали- в-новый-мир-где-так-ослепительно-приятно-дарить/получать-наслаждение-одновременно-всеми-телами… Стены сталинской постройки, пакетные окна, плотные шторы надежно укрывали юношей, упоенно ласкающих свое общее тело, что переполняло их счастьем. Космической мощи любовь фонтанировала наружу, заливала мир нежностью, добротой и покоем; струилась таким потоком, что Ноев ковчег, забытый на Арарате, вновь оказался на плаву и, потрескивая пересохшей обшивкой, принял все – на этот раз все целиком, без селекции! – спасенное этой любовью человечество, в чудесное и уже безмятежное будущее…
Выпускаемый после медицинской проверки народ редкими струйками растекался по городу. Несколько мелких групп пытались спасти остаток загубленной ночи, заливаясь сомнительным алкоголем у киосков. Три растрепанных девчонки и два парня горько и энергично описывали свое отношение к ментовскому беспределу – все вместе, почти одинаковыми словами, совершенно не слушая друг друга. Водка уже работала в их организмах – пластиковый стакан заканчивал круг, сопровождаемый «закусью» в виде американского пряничного колеса. Вот прозрачный, невесомый конус и недогрызенный кусочек «Вохонви-ла» покатились в сторону, вслед за обезглавленным трупом бутылки – под ноги к Саяту. Мягко, по-футбольному, приняв бутылку на подъем ноги, Сай дал ей ускорение. На уровне второго этажа, куда он и целил – между окнами – сосуд душевно хряснул и красиво разлетелся хрустальными брызгами. Но легче не стало. Юлька шла чуть позади, что еще больше удручало Сая. Они приближались к дому. Так славно начатый вечер с каждым шагом приобретал все более трагические черты.
«Эдип, я понял тебя…» – крутилось в гудящей от переслушанной музыки голове. Сознание смято, скомкано, словно копия протокола о наркотическом состоянии, или – как там вякал врач? Какие наркотики – это не преступление! Они в поселке и план курили, и ничего. А вот сестра, хоть и двоюродная, – это все! Это – все, Сай. Ты – подонок! Убивать надо актеров за те пошлые выездные спектакли, которыми они пичкают людей! Если бы страдания несчастного сына несчастной матери сыграл настоящий актер – Саят бы понял весь ужас происшедшего с ними, с греками. И уж, конечно же, ни за что не допустил того, что случилось! Он застонал от ненависти к себе…
Майор, бойцы, задержанные и его, Воронова, надежда на повышение удалялись в спецавтобусе. К ненависти подмешивалось неожиданное облегчение – решение о начале собственного дела принялось само собой. Алексей вздохнул, проводил взглядом диджеев, задержался на Светлане, уходящей в уже разъеденную зарей темноту, и вернулся к бесконечным делам управляющего молодежным ночным клубом, в просторечии – дискотекой.
Его рабочий день еще не закончился…
