– Догадываюсь.
– Война только-только кончилась, Ян. А мой Перри, да и твой Улти – головы горячие, хмель дурной в них еще не перебродил. И чтобы они на рожон не лезли, я их и буду держать при себе. Обоих.
Ян понимающе кивнул.
– Слушай меня, Ян, – продолжал господин Дрого. – Может, я выжил из ума, что сейчас еду в Брыль, а только, пойми, чую я: время. Нельзя упускать. И не в деньгах дело.
– Ясно, хозяин.
– Ты меня знаешь, Ян: ради барыша я пойду на многое, но нет такого дела, на которое я пойду только ради барыша. И сейчас – не военные ценны меня подняли. А что – не знаю.
– Да вы не тревожьтесь, хозяин, – улыбнулся Ян. – Всё будет здесь в порядке. А ежели чего – я вашу Петунию, свою Примулу да девчонок – в один погреб, да мешками снаружи завалю. Целёхоньки будут!
– Ох, Ян, не приведи судьба…
– Не тревжьтесь, говорю. Война, опять же, позади, так что это я так, на всякий-разный случай. Положитесь на меня, хозяин, и езжайте себе спокойненько. Вы ж Яна с тех пор знаете, как мы не то что умещались под одним столом оба, а нам еще и места подраться хватало…
Хоббиты переглянулись – и рассмеялись. Тихонько, чтобы не разбудить спящий дом.
– Помню, как не помнить, – сказал Дрого. – Меня тогда еще обижало, что отец мой тебя вытаскивал за шиворот, а меня – не иначе как за ухо.
– А теперь вы с Улти и Перри так же…
Продолжая разговор, хоббиты пошли грузить телегу.
– Что тебе привезти из Брыля, Ян? Сейчас шмотки против еды гроши стоят. Против курева – тем паче.
– Мне? Да мне ничего, хозяин, не надо. Вот жене да девчонкам – им каждая тряпка праздник; так уж лучше вы им что присмотрите…
– Присмотрю, будь уверен, – отвечал Дрого. Про себя он давно решил, что Яну нужна новая куртка.
Что бы тот ни говорил.
* * *
До Брыля добрались почти ночью. Обоз вышел здоровенный, не меньше тридцати лучников. Перри, например, всю дорогу просидел с луком в руках, да и не он один.
Странной была она, дорога. Мир словно затаился в испуге: войны уже нет, а все еще прячутся. И неясно, где же этот самый победитель. Ежели Арнор, как говорят, поражение потерпел, а Ангмар взял верх, то где, я вас спрашиваю, хоть один ангмарец?
Как они, ангмарцы, выглядят хоть?
Никого.
Уток бьют хоббиты, потому что вторую неделю сидеть со стрелой на тетиве сил никаких нет. Опять же – вкусные они, эти утки…
К 'Гарцующему Пони' подъехали затемно. Подсолнух – так звали тогдашнего хозяина…
Что?
Вы спрашиваете, а где же имя? Где фамилия? Почему просто – Подсолнух?
А вы гляньте на него.
Лицо от жара очагов почернело, а воломы – ну совсем белобрысые. Вот и прозвали. А имя, фамилия… хорошо, если сам Подсолнух их помнил. Может, и он успел позабыть.
Итак, Подсолнух быстренько всё устроил. Пони в конюшню, телеги под замок, хоббитов – по норкам, сиречь на первый этаж.
Кормежку им – по комнатам.
Один только Мышекорь в общей зале устроился ужинать. То есть, ясно дело, не один, а с Перри и Улти. Свой рассчет был у Мышекоря: как ни мало народу в трактире, а угостить кого табачком найдется. Вечером за пинтой пива угостишь – утром сделка будет.
Да по военным ценам!
Нет, пусть другие в постели свой ужин жуют, спя одним глазом. А почтенный господин Мышекорь степенно в общей зале откушать изволит…
В зале было немного народу, но новость о прибытии хоббичьего обоза взбудоражила всех. Почтеннейший господин Мышекорь предвкушал завтрашнюю торговлю…
Перри и Улти медленно пили пиво.
– А я тебе говорю, – продолжал доказывать Улти, – скукотища была эта дорога! Я-то думал: раз война была, то встретим кого-нибудь… ну, не отряд эльфов, так хоть гномов… хоть дракона убитого… А что увидели – да ничего.
– И славно, что ничего! – возражал Перри. – Не хочу я видеть драконов, ни убитых, ни живых. Тихо всё… и большего нам не надо!
Не вслушиваясь в разговор доростков, господин Мышекорь цепким взглядом перебирал народ в зале. Можно ли идти спать – или еще кого забыл табачком угостить?
Уже думая об уютных постелях, которые наверняка приготовил им Подсолнух, господин Мышекорь вдруг заметил странную троицу Верзил, устроившихся рядом с очагом.
Неудивительно, что он их заметил только что. Удивительно, что он их вообще заметил!
Эти трое сидели сбоку от очага, облюбовав себе самый темный и самый теплый угол. И было в них что- то… странное. Не пойми что. Один сидел, не снимая плаща, и капюшон бросал тень на его и так не видное лицо.
Впрочем, лицо этого Верзилы совершенно не интересовало почтеннейшего господина Мышекоря. Этот человек вытянул к огню ноги, так что пламя ярко освещало его сапоги.
Сапоги! Лицо мужчине дает судьба, а вот сапоги он выбирает сам. Мужчина может пренебречь одеждой, но обувью – ни за что!
Так вот, этот, который прятал лицо, был обут в сапоги для верховой езды. 'Не привык, стал-быть, ходить пешком!'. Кожа была… господин Мышекорь присмотрелся, оценил стоимость такой выделки… даже по довоенным ценам…
Сапог двух других Верзил он не видел, но это было уже неважно. В добавок – на их столе лежала трубка. Кого из троих – тоже неважно.
Господин Мышекорь был готов подбежать к ним – но он героически подошел неторопливым шагом.
– Прощения прошу, благородные господа. Не сочтите за обиду, позвольте табачком вас угостить.
При приближении хоббита те двое, что были без капюшонов, встали. И вряд ли от почтения.
Под плащами блеснули рукояти мечей.
Мышекорь тихо охнул.
– Успокойтесь, друзья мои, – тихо проговорил человек в капюшоне, и его голос был доброжелательным и ласковым. – Добрый хоббит всего лишь хочет угостить нас табаком. И, возможно, рассчитывает, что мы табак у него купим. Так, друг мой? – обратился он к Мышекорю.
– Ну… – замялся тот.
– Присядьте, прошу вас. Или, если хотите, позовите сюда ваших спутников. Они, как я вижу, любители полуночных разговоров. Мы – тоже.
Мышекорь обернулся, посмотрел на своих мальчишек: они жадно впились глазами в таинственных людей. Он пошел позвать ребят.
Пока хоббита не было, один из двух, шрамолицый, едва слышно спросил человека в капюшоне:
– Зачем вам это нужно?
– Я люблю этот народ, – так же тихо отвечал тот. – Он добр нравом и стоек духом. Разреши, прошу, мне поговорить с ними часок-другой.
– Но не позже полуночи…
Хоббиты уже подошли, и человек в капюшоне перебил спутника коротким кивком.
– Садитесь, друзья мои, – приветливо сказал он хоббитам. Трубку он уже успел набить, и второй
