— Отец пришел к рабочим, а я жду его здесь.
Пока боги размышляли, оставить это знакомство случайным или занести его в книгу судеб, ладья, наткнувшись на камень, изменила направление, заплыла в боковое ответвление и попала бы в чей-то двор, если б не застряла на мели в проеме стены.
Мериптах взмахнул руками, как крыльями, и кинулся на выручку, но отверстие было мало даже для него. Тогда Туанес легла на живот прямо в воде, подползла под стену, взяла ладью и стала выбираться наружу, как вдруг плечом коснулась острого камня, оставившего кровавый след.
Мальчик немедля обмыл ранку и закрыл ее пластырем из чистой глины. Девочка не уронила ни одной слезы.
— Смелая ты, Туанес, ты смелая! — похвалил он, и девочка весело рассмеялась.
...Прошло пять лет. Еще год. Еще... Их дружба не прерывалась ни на один день и крепла. Видно, таково было желание богов, у которых есть время, чтобы вершить и людские дела.
Они часто бродили в окрестностях Белых Стен, а поскольку ее отец по долгу службы был приставлен к Великой пирамиде, они посещали и эти места.
Над ними уходила в самое небо сверкающая пирамида. Солнечные лучи обнимали ее, одинокую, и, отражаясь, образовывали в голубой вышине прозрачные треугольники, видимые издалека. Воздух, накаленный ее широким подножием, беззвучно скользил по пирамиде колеблющимся маревом.
Жаркий ветер пустыни порой кинет в эту громаду облако песка, и оно взовьется и закрутится жгутом над вершиной, но тут же опустится вниз. И только гордый сокол, друг и покровитель фараонов, высоко кружит над пирамидой, раскинув свои могучие крылья.
Тело Хуфу покоилось где-то в каменной толще, освобожденное от нечистых внутренностей, пропитанное благовониями, запеленатое в несколько слоев материи, укрытое золотыми погребальными доспехами, украшенными драгоценными камнями, с золотым мечом у бедра.
И оттого, что оно так близко, хотя и недосягаемо, благоговение охватывало их.
А рядом уже строилась гробница здравствующего царя Хефрэ, с восхода и до заката стучали молотки и раздавались крики рабочих, волоком тащивших в гору огромные каменные блоки.
Здесь высилась скала, изрядно «худеющая» на их глазах, — рабочие то и дело откалывали от нее камни для заполнения внутренности пирамиды, как это делалось и раньше при строительстве усыпальницы Хуфу. Постепенно скала принимала все более причудливые формы и напоминала то сидящего человека, то лежавшую... кошку.
С востока в скале имелся просторный грот, обращенный к реке. Мериптах и Туанес облюбовали его для себя. В разгар полевых работ строительство прекращалось, и можно было оставаться тут сколько хочешь.
Кроме того, Анхи, в нескольких шагах воздвигавший нижний заупокойный храм, разрешил брату устроить себе в гроте мастерскую.
Однажды они засиделись до темноты. Мериптах обнял Туанес и почувствовал волнение, незнакомое до сих пор.
Туанес первая пришла в себя, отстранилась и молитвенно обратилась к небу:
— О боги, прошу вас: не смотрите на меня. Отвернитесь, пожалуйста, я хочу целоваться с Мериптахом!
И, уверенная, что воспитанные небожители исполнили ее просьбу, девушка прильнула к своему верному другу и закрыла глаза.
6
Закончив работу, Мериптах покрыл глиняную фигурку магической красной краской, чтобы скульптура была здоровой и удачливой. Скинул с себя набедренник и с разбегу мягко, без всплеска, ушел в воду.
Проводив его взглядом, Туанес принялась готовить завтрак. Разложила на земле у входа в шалаш пальмовые листья для пищи и мягкие комки сухих водорослей — вытирать пальцы и рот.
В раздумье перебрала продукты в прохладной яме. Выбрала любимое Мериптахом жирное мясо бегемота, несколько черепашьих яиц, священный лук, лепешку и несколько молодых кисловато-сладких побегов паписуса.
Раздув огонь из тлеющих угольков, Туанес подогрела мясо на вертеле. Мериптах уже вылез из воды, отряхнулся и, не вытираясь, присел к костру.
Ели с достоинством и молча: болтливость за трапезой — грех. Мериптах с удовольствием запивал мясо темно-коричневым пивом, от которого Туанес по обыкновению отказалась.
Увидев у реки пьющего ибиса, она направилась туда с кувшином, подождала, пока птица отошла в сторону, и набрала воды из этого места: она знала, священный ибис чувствует плохую воду и не любит ее...
Напившись Туанес поблагодарила богов и убрала остатки пищи. Они надели шляпы из узких и длинных листьев папируса, сели в лодку и отправились на работу, благо плыть было недалеко.
Достигнув заводи, где папирус был выше человеческого роста, Мериптах притормозил лодку веслом у края заросли и принялся за дело.
Выдергивая из воды упругие трехгранные стебли, он отламывал верхушку с цветком, отрезал корневище и передавал Туанес, которая связывала стебли пучками и укладывала посередине лодки, вдоль обоих бортов, чтобы не нарушить равновесия.
Когда запас стеблей становился угрожающе тяжелым, Мериптах направлял лодку к островку, где была их походная мастерская. Они освобождались от груза и возвращались в заросли.
...На северо-западе виднелась ярко освещенная солнцем каменная гряда холмов. Тысячи людей вырезали там в каменоломнях гигантские плиты, вставляли в пропилы деревянные клинья и поливали водой. Дерево разбухало и с треском отрывало известняковые блоки от массива.
Одни грузчики волокли эти заготовки — весом в десятки тонн — на каменных катках к баржам, чтобы речники доставили их к строительной площадке пирамиды, а другие вновь тащили их по твердой, но увлажненной дороге, с криками и стонами, в облаке пыли и песка. Камнерезы вновь должны были распилить камень на куски, обтесать и отшлифовать, а рабочие по насыпям поднять их в небо и с точностью до волоска уложить в предназначенные места усыпальницы очередного фараона, пока еще нежащегося в прохладной тени дворцового сада.
И так день за днем, столетие за столетием...
После трехчасового отдыха в самую жаркую пору Мериптах и Туанес снова принялись за работу.
Особенно ловко работала Туанес. Усевшись на маленькую скамейку, она захватывала пальцами левой ноги нижнюю часть стебля, держа левой рукой его верхний конец, в правую брала острый камень и разрезала стебель вдоль.
Нарезав нужное количество стеблей, Туанес разворачивала их в длинные ленты и осторожно как бы раздавливала их между двух гладких и ровных камней. Потом склеивала из этих лент полосы.
Полоса для письма состояла их двух слоев. Для гибкости и прочности в наружном слое волокна стеблей располагались сверху вниз, а во внутреннем — горизонтально, то есть слева направо. Куски полос шириной менее локтя в свою очередь склеивались крахмалом из кусков до необходимой длины. Изготовленные таким образом полосы подвергались длительной сушке в тени.
Окончив работу, Туанес пошла под навес, где на шестах висели уже готовые полосы, и с удовлетворнием осмотрела их.
— Смотри, Мериптах, смотри, как я научилась... Особенно вот этот папирус...
— Вижу руку умеющего, Туанес. На такой белой, гладкой полосе жаль писать обыденное.
— Пусть она будет моей, Мериптах. Когда-нибудь ты напишешь на ней что-нибудь особенное. Для меня!
— Хорошо, Туанес, я сейчас помечу ее. Спрячу в глиняный футляр...
НОЧЬ ВТОРАЯ, полная беспокойств...
1
Если от Белых Стен пойти на северо-запад, то за чертой города, совсем недалеко, встретится поселок, где живут скульпторы, мастера по камню, надзиратели гробниц, а также вскрыватели трупов, бальзамировщики — одним словом, все те, кто обслуживает Город мертвых — некрополь столичной знати,
