правоте.
У большинства людей религиозные и моральные принципы закладываются в молодости и впоследствии довольно сложно поддаются изменениям. С возрастом старые воспоминания начинают довлеть над новой поступающей в мозг информацией. У Гитлера данная тенденция обострялась благодаря эйдетизму и, возможно, нервному заболеванию, что сильно мешало ему разумно мыслить и действовать.
По-видимому, именно здесь следует искать психологические причины его закостенелой, твердолобой политики, которая не желала воспринимать новые изменившиеся условия и подстраиваться под них. Наступает время, когда приходит понимание, что не все новое есть хорошее, и более разумно пользоваться старым, но проверенным. Изменения не всегда означают улучшения. Несмотря на всю революционность политики Гитлера, в своих действиях он руководствовался раз и навсегда сложившимися догмами.
Так, Гитлер не желал изменять программу национал-социалистической партии, многие пункты которой очевидно устарели, и был согласен лишь на незначительные поправки. Хотя он сам признавал, что в программе есть ошибки, но отказывался менять что-либо. В застольных беседах 18 января 1942 года он заявил, что национал-социализм — это «не медицинский еженедельник, который должен отображать все новейшие изменения».
Полученные в Вене «знания» не ограничивались только антисемитизмом. В то время Гитлер еще был сторонником цивилизованного отношения к евреям. Однако в его память навсегда впечатались два главных тезиса венских медицинско-гигиенических брошюр начала века: евреи разносят сифилис и обладают чрезвычайной климатической устойчивостью.
В Вене Адольф Гитлер не только многое почерпнул из бульварной литературы, но и нашел достойный образец для подражания. В роли живого примера политика-антисемита выступил чрезвычайно популярный бургомистр Вены Люгер.
После переезда в Мюнхен общественное положение Адольфа Гитлера не изменилось. Он снял небольшую комнатку в районе Швабинг, где вечерами жандармы по двое патрулировали полутемные улицы. Он не был знаком ни с одним значительным мюнхенцем и пополнял свои знания только тем, что можно было прочесть в газете или увидеть на улице. Он просто скопировал образ мыслей местных знаменитостей, которые были преисполнены революционным пафосом и вели себя так, как будто нашли философский камень. Адольф Гитлер соединил в себе эти теоретические требования перемен с философской ментальностью завсегдатаев пивных и гротескным юмором, который он позаимствовал у известного мюнхенского комика Карла Фалентина. Эта мюнхенская смесь действовала и на северных немцев, которые даже коричневую партийную форму нацистов воспринимали как элемент фольклора. Как писал Гитлер в 1934 году в письме к Ине Зидель Готфрид Бенн, «все это напоминает мне балаган, где собираются ставить 'Фауста', но получается только водевиль с гусарами».[73]
Адольф Гитлер как губка впитывал в себя не только зрительные впечатления, но также и слухи, обрывки разговоров, споров, газетные заголовки и лозунги. Все это он обрабатывал в духе собственного восприятия действительности. Здесь эйдетические образы будущего фюрера приобретали черты патологии. Они напоминают галлюцинации психопата, в которых участвуют лишь серые тени действительного мира.
Секретарь Гитлера Мартин Борман прекрасно знал это и как никто другой использовал, чтобы манипулировать фюрером. Он добился своего высокого положения при Гитлере при помощи огромной работоспособности, беспощадной решительности и слепой преданности. Также он использовал способность Гитлера точно запоминать короткие предложения, чтобы выставить себя в выгодном свете и очернить других. Короткие замечания Бормана постоянно влияли на действия Гитлера.
Уже после войны Шпеер так охарактеризовал тактику хитрого секретаря, самого могущественного человека в окружении Гитлера: «Мартин Борман никогда не нападал открыто, но использовал тактику постепенных малых акций, которые в конечном итоге оказывали нужное действие».74
2.2. Личность эйдетика
Эйдетизм не ограничивается феноменом фотографической памяти, он формирует особый тип человека, который выделяется целым набором способностей, которые в полной мере проявились у Гитлера.
Доктор Йенш установил связь между эйдетизмом и повышенной возбудимостью вегетативной нервной системы, которая проявляется в дыхательной аритмии, т. е. изменении частоты пульса при вдохе и усиленном потоотделении.74 У Гитлера наблюдались все вышеперечисленные симптомы. Вызванные аритмией нарушения дикции фюрера прекрасно слышны на пластинках и магнитофонных записях его выступлений. Также он сам не скрывал, что сильно потеет. Он рассказывал, что так потел во время публичных выступлений, что его рубаха промокала насквозь и портила костюм.
Также для эйдетиков характерны глаза на выкате, которые Йенш сравнивал с таким же симптомом, встречающимся у пациентов с базедовой болезнью. Он описал «большие, как у детей, сверкающие, смеющиеся или наполненные грустью глаза» эйдетика. На многочисленных фотографиях прекрасно видно, что у Гитлера были именно такие глаза. Г. Р. Тревор-Ропер был убежден, что глаза Гитлера обладали особо сильным действием. Он описывал «очарование, которое источал взгляд фюрера, которое, по-видимому, околдовывало людей». «Адольф Гитлер оказывал гипнотическое воздействие на разум и чувства всех, кто подчинялся его воли и следовал за ним…»[76] Этот физиологический признак, его глаза на выкате, очень сильно воздействовал на многих людей.
Шпеер оставил описание своей первой встречи с Гитлером, которая произвела на него весьма сильное впечатление. «Это было весной 1931 года, когда берлинские СА устроили так называемый путч Штеннеса. После того как фюрер сместил Штеннеса, он собрал всех местных штурмовиков и примыкающие к ним части во Дворце спорта». К удивлению собравшихся, Гитлер не стал произносить речей, но организовал весьма впечатляющий ритуал. Он прошел между «рядами одетых в форму людей, которые замерли, затаив дыхание. Затем фюрер начал обходить колонны. В огромном зале раздавался только звук его шагов. Так продолжалось в течение нескольких часов. Наконец он подошел к шеренге, в которой стоял я. Он бросил на нас взгляд, полный осуждения, как будто хотел обязать нас соблюдать его приказы. Когда он приблизился ко мне, я почувствовал, что оказался в безраздельной власти этих широко раскрытых глаз. Позднее я рассказал ему о нашей первой встрече, когда он случайно оказал на меня столь сильное впечатление. Однако Гитлер возразил мне: 'Я знаю. Я могу вспомнить вас!'»[77]
Этот странный ритуал Гитлер повторил решающим голосованием в рейхстаге, которое было связано с попыткой дворцового переворота Штрассера. 8 декабря 1932 года Адольф Гитлер отказался от должности вице-канцлера в кабинете генерала Шляйхера. Уже 9 декабря каждый депутат — член НСДАП должен был поклясться в «вечной верности» фюреру.
Русский психиатр Александр Лурия (1902–1977) оставил нам тщательный анализ личности эйдетика. [78] Он не только описал «исключительную память» своего пациента Шерешевского, но в течение тридцати лет занимался исследованиями его личности. Лурия спрашивал себя, «как влияет столь замечательная память на другие аспекты личности человека? Какие изменения происходят в его внутреннем мире, в общении с другими людьми, во всем образе жизни, если один из элементов его психики, память, развивается настолько сильно, что это начинает отражаться на его жизнедеятельности?»
Журналист Шерешевский выделялся среди своих коллег тем, что во время совещаний в редакции никогда не делал записей и, тем не менее, все прекрасно помнил. Этот феномен был выражен настолько ярко, что в конце концов его отправили к невропатологу. Он использовал весьма своеобразный метод запоминания, перенося элементы окружающей его реальности, которые он желал сохранять, в мир фантазии, где они преобразовывались в зрительные символы некой непрерывной истории. Созданный подобным образом мир вымышленных представлений стал его собственной реальностью. «Каждый шум, каждый взгляд, каждый запах, каждое ощущение, каждое слово и иногда даже каждый слог, все идеи,
