отношение Гитлера к красивым женщинам. 19-летний юноша смотрел на них «так, как смотрят на прекрасную картину, не испытывая каких-либо сексуальных эмоций».
Кубицек приводит конкретный пример подобного отношения. Во время посещений оперы Гитлер никогда не брал билеты на стоячие места в зале, куда допускались женщины, предпочитая стоячие места в партере. Они были специальной перегородкой от той части партера, которую абонировали военные. В своих монологах Гитлер ханжески обвинял офицеров в том, что они ходят в театр не оперу слушать, а разглядывать в монокли красивых женщин, сидящих в ложах.
Уже тогда проявилось отвращение Гитлера как к женщинам, так и к евреям. Он никогда не брал стоячие места в четвертой галереи еще и потому, что однажды натолкнулся там на пару евреев, которые испортили ему все удовольствие от оперы Вагнера.
Спустя некоторое время, во время проживания в мужском общежитии, 21-летний Адольф Гитлер также не проявлял четко выраженных гомосексуальных наклонностей. Он продолжал действовать на нервы окружающим бесконечными монологами на политические темы. Адольф тесно общался с Рейнхольдом Ханишем, продававшим нарисованные им почтовые открытки, доход от которых они делили пополам. Позднее Ханиш рассказывал, что будущий фюрер относился к противоположному полу «как непорочный Иосиф»: «Гитлер совершенно не ценил женскую привлекательность».[198]
Последующее развитие отношений между двумя друзьями покрыто мраком. Дружба постепенно охладела. Ханиш с гневом наблюдал, как Гитлер сближается с другим соседом по общежитию евреем Йозефом Науманном, медником. У охваченного ревностью Ханиша создалось впечатление, что 21-летний Гитлер под влиянием своего нового еврейского друга стал совершенно другим человеком.
Мужская дружба Гитлера и Ханиша переросла в ненависть и закончилась взаимными обвинениями и разбирательством в полиции. Гитлер обвинил своего друга в продаже украденной у него картины, и ранее судимый бродяга, который жил под чужим именем, отправился за решетку. Когда он вышел на свободу, то заявил в полицию, что Гитлер незаконно присвоил себе звание «академический художник». Полицейские явились в мужское общежитие и вынести официальное предупреждение ранее безупречному сыну чиновника.
Период проживания в мужском общежитие закончился переездом в Мюнхен. В «Майн кампф» Гитлер написал, что покинул Австрию главным образом «по политическим мотивам». Однако место переезда не соответствовало заявленной цели. Вместо того чтобы ехать в политический центр страны Берлин, Адольф перебрался в город муз Мюнхен.[199] Возможно, он считал, что жизнь в Мюнхене более либеральна в вопросах пола.
В любом случае, Гитлер не был разочарован. Много лет спустя, 21 августа 1942 года, в ставке «Вервольф» он рассказывал, что «Мюнхен удивительно толерантный в сексуальном отношении город». Гитлер пришел к этому заключению, наблюдая молодых людей в тесных спортивных трико, свободно разгуливавших по улицам. «Я был ошеломлен. По городу ходили офицеры в спортивных костюмах. В Вене это было совершенно невозможно».
Уже в 1897 году в Мюнхене на Райхенбахштрассе был открыт ресторан «Цур дойче Айхе» («У немецкого дуба»), который и сегодня широко известен в определенных кругах. Уже одно его название вполне могло прийтись по вкусу будущему фюреру. Его также вряд ли испугали сетования газеты «Дас Байэрлише Фатерланд» на то, что волна гомосексуализма, поднявшаяся в 1908 году в связи с «делом Ойленбурга», достигла Мюнхена, пустила корни в кабаре, и «на берегах Изара расцвела горячая мужская дружба».[200]
В любом случае, Гитлер страстно стремился туда, «где со времен ранней молодости меня влекли тайные желания и любовь». Его душа стремилась в Баварию.
Его могла привлечь и свободная атмосфера Швабинга, в недрах которого зарождалась сексуальная революция. Так или иначе, он снял себе в этом районе комнату и прожил там до начала первой мировой войны. Позднее душа Швабинга обрела плоть в лице его наставника Дитриха Экарта, переводчика «Пер Понта», который, по словам Гитлера, «пробудил своим жизненным примером наш народ и дал ему идею, которая воплотилась в действительность».
Когда Гитлер переезжал из Вены в Швабинг, Томас Манн прославился своей работой «Смерть в Венеции», а Франк Ведекинд стал знаменитым благодаря драме «Пробуждение весны». Это произведение впервые показало на широкой сцене проблемы полового созревания. В мае 1908 года Гитлер вместе с Кубицеком посмотрели эту пьесу в одном из венских театров. Похоже, что данная постановка произвела на него весьма сильное впечатление, поскольку после этого он предложил своему другу посетить квартал публичных домов Шпиттельберг. Адольф весьма удивил Кубицека фразой: «Идем, Август. Мы должны хоть раз посмотреть на это гнездо порока!»[201] Свободный дух Швабинга проявлялся в масленичных карнавалах, когда все переодевались в маскарадные костюмы и надевали маски.
Наблюдая за жизнью этого района Мюнхена, Гитлер с удовлетворением отметит, что его маниакальная идея о связи между антисемитизмом и гомоэротикой здесь воплотилась в действительность. Поэт Альфред Шулер писал не только о «молодых солдатах и матросах, боксерах, борцах и мускулистых парнях в шортах, но и пропагандировал космическое понятие светила крови», которое не будет служить евреям.[202]
Он писал: «Еврей куницей пробрался к сердцу жизни», — и приглашал приверженцев освободиться от влияния толпы при помощи свастики, символа расовой и религиозной революции. Для Гитлера свастика всегда была знаком, символизирующим чистоту, поэтому позднее в соответствии с Нюрнбергскими расовыми законами евреям было запрещено использовать знамя со свастикой.
В атмосфере Швабинга не только у Гитлера мыслительный процесс шел по пути к безумию. В 1896 году Шулер вполне серьезно предложил план: вывести Ницше из состояния помешательства при помощи античного экстатического танца в исполнении юношей, на которых из одежды будут только медные браслеты. Среди друзей Шулера была и будущая поклонница Гитлера Эльза Брукманн, в салоне которой позднее встретились оба обитателя Швабинга. Связь гомоэротических и антисемитских тенденций в конце концов расколола кружок единомышленников. Шулер и Людвиг Клагес («Ум как противник души»), которые проповедовали культ арийской крови и стали требовать от Георга, чтобы он перестал общаться с евреями Вольфскел. Многие идеи этого кружка вполне можно считать пред-фашистскими. В своем стихотворении «Поэт смутного времени», написанном в 1921 году, Шулер выразил свойственное послевоенной эпохе ожидание вождя, которое стало именно тем духовным течением, которое подготовило приход Гитлера к власти.
В 1906 году супруги Вольфскел были приглашены на карнавал в Китайскую башню в Английском саду, который проходил под девизом «Тысячелетний рейх». Однако в то время эти слова еще не были политическим лозунгом, а просто пожеланием, чтобы гости надели костюмы различных исторических эпох.
В Швабинге политика и карнавал были взаимосвязаны и близки как где бы то ни было. Когда Адольф Гитлер во время своих публичных выступлений стилизовал себя под коричневого мессию, он отдавал дань карнавальным традициям. Его речи и отсутствующий взгляд напоминали стиль комика Карла Фалентина, которого он очень ценил.
Позднее он писал в «Майн кампф», что искусство было именно той силой, которая непреодолимо влекла его в Мюнхен. «Во время моих занятий мне на каждом шагу приходилось обращаться к этому центру немецкого искусства. Кто не знает Мюнхена, тот не только не знает Германии вообще, но и понятия не имеет о немецком искусстве». Однако молодой Гитлер, якобы столь сильно захваченный жаждой прекрасного, проводил все свое время совсем не в Старой Пинакотеке, которая упоминается только в связи с Хофбройхаузом: «Наиболее сильное впечатление на меня произвела как чудесный союз природной силы и тонкого художественного вкуса единая линия от Хофбройхауза до Одеона, от Октоберфеста до Пинакотеки». Гитлер не имел какого-либо отношения к художественной жизни Мюнхена. Также вызывает сомнение тог факт, что в Мюнхене Гитлер с удовольствием слушал нижнебаварский диалект, который якобы напоминал ему об «общении с выходцами из Нижней Баварии в дни своей юности», благодаря чему время, проведенное в этом городе, стало для него «самым счастливым периодом в жизни».
Нигде в Германии гомосексуалисты не чувствовали себя так вольготно, как в Мюнхене и Берлине. Эрнст Рем был восхищен Берлином не в меньшей степени, чем Адольф Гитлер Мюнхеном. 11 августа 1929
