только срок мой всё не уменьшается, и на душе – тоска...
А с текстами моими на воле – тоже, по–видимому, ничего не делается, сколько я ни прошу, ни строю планов и схем, ни выслушиваю обещаний. Ничего не делается, не передаётся ни от кого никому, не публикуется – и это тоже символизирует тщету, суету, бессмыслицу и безнадёжность всей этой жизни и всех усилий...
15.3.08. 6–20
Только что, к началу зарядки, заходил Макаревич. Все повыскакивали, естественно, чуть не бегом. На улице уже тепло, лужи, весна, – хоть не такая тоска стоять на этой зарядке. Обошлось всё тихо, спокойно, ни на кого он в этот раз не орал (фантастика!), даже спящих не будил, и к середине зарядки уже ушёл (все – тут же обратно в барак, я – первый). Но пока он – на выходе – стоял у крыльца барака и с кем–то разговаривал, – я смотрел на него пристально, на его камуфло и тельняшку, – и одна, только одна– единственная мысль жгла и концентрировала всё сознание: вот сейчас бы, и прямо здесь, в этом дворе, в локалке, взять его всей толпой – и разорвать на клочья, оторвать голову, руки–ноги, уничтожить его! На это хватило бы минуты, не больше...
Командовать привык толпой рабов –
И сгинул.
Порвали в клочья – вот и вся любовь!
С почином!
13–45
Люди коварны, двуличны, лицемерны, подлы, хитры и ни на кого, как понимаешь с течением жизни, нельзя положиться, никому нельзя полностью доверять. Вот, казалось бы, есть друзья – а что с них толку? Они все норовят помогать мне так, как ОНИ считают нужным, а не так, как я прошу, а иначе – устраняются, и им плевать на меня, все заняты своими делами. И оборотной стороной самых дружеских и любовных чувств, самых пламенных их изъявлений – со временем часто оказывается лицемерие и безразличие...
15–25
Постоянные драки, постоянный мордобой и грызня. То 'обиженные' дерутся между собой, то блатные, то блатные же бьют 'обиженных'... 2–3 человека одновременно с синяками. Жестокость и злоба, – это не люди, а зверьё, хотя звери–то как раз редко бьют или кусают себе подобных... Подонки, а не люди, мразь, отребье рода человеческого.
16.3.08. 17–55
Уже настоящая весна. Днём на улице совсем тепло, даже в лёгком осеннем шарфике мне жарко. Утром светает ещё до подъёма, – правда, пока незадолго. И сейчас вот на улице ещё светло. Скоро, увы, опять придётся перестраиваться на летний уклад жизни – и всё лето опять жить здесь, и бабье лето тоже, и осень – до следующей зимы, и всё опять по кругу... Надо будет, как потеплеет окончательно и можно будет снять телогрейку, отдать её как следует выстирать – и узнать, можно ли утеплить к следующей зиме синтепоном (из второй, новой моей телаги), убрать светлые полосы, вшить карманы внутрь и т. д. Эта зима была тёплая, но даже тёплой зимой сильных продувных ветров эта одежонка не выдерживает, её продувает насквозь. Надо утеплять, – следующая зима может быть (и наверняка будет) страшнее этой.
...Единственная отрада – стихи. Они у меня слабенькие, конечно, хиленькие, не профессиональные, но душу радуют, особенно когда получаются более–менее хорошо. Сегодня вот 2 маленьких, по 12 строчек вдруг как–то сами собой написались. А в сборнике Некипелова – за 16 марта 1974, замечательное стихотворение, написанное в одиночке Бутырской тюрьмы... Тоже был март, солнце, капель, пронзительная свежесть и свет разлиты в воздухе... Я это всё видел прошлым мартом через решётку 509–й хаты в Москве. Как заманчиво это было через щель открытого – до упора в решётку – окна!.. Сейчас, когда можно свободно выходить на волю, видеть небо и трогать снег, – ощущения уже не столь романтические. Да, весна здесь, в зоне, не очень–то и ощущается, – по крайней мере, мной. Солнце, лужи, – всё на месте, но не ощущается радость, душевный подъём, обычный для весны. Всё отравляет постоянное, неизбывное ощущение неволи, и эти камнем на душе лежащие 3 года...
17.3.08. 12–33
Дрожь омерзения, отвращения ко всему на свете – и к себе, и к друзьям, на которых нельзя положиться, и ко всему миру, и к этой дурацкой жизни. Все мои заботы, волнения – дойдут ли письма, отдаст ли Е. С. бумаги, опубликуется ли что–нибудь, и т. п. – всё это 'суета сует и томление духа'. Ничего не опубликуется, это уже ясно как день, – никому там, на воле, ничего не нужно, всем всё пофигу. А ещё они, блин, 'за меня боятся', – чтобы меня, упаси бог, 'на 20 лет не посадили', как кто–то сумел запугать мать... А Майсурян ещё писал мне, – мол, 'это как с креста проповедовать'. Да, как же, – попроповедуй тут, попробуй... Глухая стена в ответ на все усилия. Тем более, что забрать, набить, послать по электронной почте, найти поиском в компьютере – всё это для матери моей слишком сложно, чтобы она могла толком передать и объяснить, а кроме неё – не через кого. Так что предстоит ещё 3 года жить тут чисто растительной жизнью – есть, пить, спать, выходить на проверки... Жить вообще без всякого смысла, короче говоря. А для себя, без выхода наружу и публикации, я тут могу писать всё, что душе угодно...
18.3.08. 8–40
День начался весело: к завтраку в столовой не дали хлеба. Мне–то он не нужен, – к завтраку моему в бараке осталась вчерашняя обеденная пайка; и сам хлеб этот – кислый и противный донельзя (дают только чёрный, белый же можно по 9 руб. буханка купить в ларьке). Но всё же для многих это – единственный доступный хлеб, в ларьке есть деньги далеко не у всех (и даже те, у кого есть, далеко не все берут там хлеб). Так что зэки были сильно недовольны.
А вчера, уже после отбоя, завхоз крикнул (откуда–то из коридора, то есть именно крикнул), что завтра (то есть сегодня) с 9 утра до 4–х дня не будет света, так что запасайтесь водой. И мы с Юриком – заготовщиком и моим соседом, который меня развлекает своей весёлой вознёй – подорвались и пошли наливать водой кучу литровых пакетов из–под сока, которые я покупал в ларьке и, выпив сок, по совету соседей, специально оставлял именно на этот случай. И не зря: пришла весна и, видимо, опять тут, в этом проклятом Буреполоме, начинаются отключения света на весь день, бывшие всю прошлую осень, до начала зимы. Сезонное, блин, явление!.. А вместе со светом отключается и вода, так как её качает из скважины электронасос. Маразм, блин! Страна идиотов... Причём это отключения плановые, не аварии, раз о них известно накануне. То ли той осенью столбы меняли, то ли ещё что, – но зачем и почему эти отключения, никто не знает, и приходится мыкаться в потёмках по бараку. Да, ещё одной живописной подробностью той осени (и нынешней весны, видимо, тоже) были постоянные костры в локалках, на которых, сжигая разломанные табуретки, нарды, куски щитов и т. п., зэки кипятили себе воду на чифир. Идёшь – и все 6 бараков дымят кострами, везде в кружок сидят эти уродцы у костерков...
Радость: вчера вечером Е. С. успела сказать, что на сегодня договорилась встретиться с Сашей Майсуряном, отдать ему мои бумаги. Дай бог, не сорвалась бы эта встреча!.. Телефон быстро отняли из–за идущих по баракам 'мусоров', больше ничего я узнать не успел, – но, может быть, всё же не напрасны были мои душевные мучения, нервы, переживания. Может быть, отсюда всё же удастся что–то донести до мира...
14–50
Как обидно, что самый близкий, самый понимающий ещё недавно, ещё полгода назад человек, – теперь не понимает, и использует моё беспомощное здесь положение для цензуры... Е. С. так и не встретилась с Майсуряном – говорит, встреча сорвалась, но что–то подозрительно, что всё время встречи на тему отдачи этих злосчастных моих бумаг срываются... И отдавать их она не хочет, и пытается отговорить от этого дела меня, – но и сама ничего не делает из того, что обещала и собиралась делать после отказа в УДО... А я, – ну что я могу? Настаивать? Да, я, конечно, буду настаивать, но для этого надо поговорить с Майсуряном, а это – большая проблема здесь. Самое–то обидное – что ссориться–то с Е. С. я абсолютно не хочу, но если настаивать, то это неизбежно; но и отступать я тоже не хочу, – хватит уже уступок! Нет, это не самое, САМОЕ обидное будет – если ссора случится, тексты будут отданы и доставлены по назначению, – и всё равно не будут напечатаны! Все усилия и волнения – зря... Предчувствие и привычка готовиться к худшему мне подсказывают, что так и будет.
...Писал–писал – а кошка Манька, сидевшая рядом, пошла – да и уселась (улеглась, точнее) прямо на этой вот тетради...
Что ж, – пока придётся учиться публиковаться через жопу. Причём в буквальном смысле. Текст
