только встав (возобновив мою старую традицию на 13–м, – выйдя, проверять погоду и про себя называть, сколько дней осталось), или, допустим, когда ждешь в “фойе” чайник. А в остальном – все как везде, особенно близкое сходство с 13–м, – как и там, тут всецело и неприкрыто заправляет кучка суперблатных; “козлов”, в отличие от 11–го, здесь не видно и не слышно. Еще не одну тысячу придется потратить на их чайно–конфетные нужды...
14–50
Интуиция не подвела: “телефонист” действительно обманул меня с телефоном, вытряс на халяву еще 2000 с матери и 500 руб. ларьком с меня. Захожу к нему сейчас прямо из столовки – он сидит на своей шконке лицом ко мне; напротив него, на соседней шконке в проходняке, спиной ко мне, сидит его закадычный дружок, держит в руках ту же самую “трубу”, что была у них все последние месяцы – и набирает номер. “Телефонист” видит, что подхожу я (шкерок там давно нет) – и толкает дружка, говоря: “Убери, убери скорей!”. Тот успевает ее засунуть под одеяло, подхожу я – типа, не видел, но изумление, до чего же хитер этот ублюдок–вымогатель, должно быть, было написано у меня на лице.
Матери, оказалось, он все же вчера позвонил, сообщил, что я уже на 8–м. Мать, по обыкновению все перепутав, думала, что “телефонист” тоже на 8–м и требовала меня позвать. От “запасного варианта” же со вчерашнего разговора с ним нет никаких сигналов, и больше подходить я не буду – разве что мать прозвонится сама. В столовку на обед я даже не заходил – какой смысл, если все столы сплошь заняты? Можно было бы повесить табличку, как на дверях ресторанов: “Мест нет”...
7.9.10. 8–35
Тоска на душе. Продолжается это смутное, смурное какое–то, как во сне, состояние, возникшее, когда перекинули сюда, на 8–й. Правда, сейчас оно уже полегче, поменьше. Тут – пока не перекладывают с места на место, пока более–менее нормальные соседи (по крайней мере, один), пока нет шмонов, не заставляют тащить в каптерку вещи из–за бесконечных комиссий, пока все тихо – можно было бы, кажется, досидеть спокойно эти оставшиеся мне полгода. Никуда не лезть, никого не трогать (а когда я трогал?.. :), встать утром, позавтракать, читать, писать, вести дневник... Так ведь не дадут, сволочи!.. Не дадут, я знаю уже по опыту более чем 3–х лет, что покоя здесь не будет, нечего ждать, – будет такая же сплошная нервотрепка, как была на 13–м...
И это так и есть. Уже погавкивают, потявкивают на меня этак мельком, мимоходом разные юные подонки, – то один, то другой, косятся злобно, хотя я их знать не знаю. Вчера стоял, ждал вечерней проверки – и один такой вдруг зарычал: что ты, мол, трешься здесь?! (Я стоял на обычном уже за эти дни месте, ждал прихода “мусоров”, никого абсолютно не трогал.) Или, мол, вон туда (ближе к выходу из барака), там стой! Т.е., не нравится само мое присутствие – а общий уровень культуры не позволяет никакой другой реакции, как только грубо, злобно выгнать, приказать мне уйти – не имея на то ни малейшего права! Я отошел, но не к дверям барака, а просто – пошел опять гулять туда–сюда по двору (“мусор” не приходил еще довольно долго), а эта тварь, слышал, злобно бормотала уже своим что–то обо мне, и я разобрал слово “жалобы”. Ну да, жалобы (не мной даже и написанные!..) – их единственный козырь против меня, и если уж им тупо внушили, вбили в их деревянные головы, что, мол, жалобы “отражаются на (мифическом!) общем положении”, а своих мозгов, чтобы подумать, разобраться, так ли это, да просто послушать меня, в конце концов, у них нет и в помине – то они, даже не зная меня, не читав этих жалоб, а просто услыхав от более старшей блатоты, что я якобы писал жалобы – готовы мне горло перегрызть и за одно это, предлог для них вполне достаточный!..
Комиссия ожидается уже завтра: паники с уборкой вещей, правда, пока нет; но – сейчас еще утро, все спят после завтрака; не исключаю, что паника может начаться уже где–то после обеда, тем паче завтра. Правда, очень надеюсь, что саботировать :) ее здесь будет легче – вся блатота живет в другой секции, здесь почти не ходит; проходняки довольно узкие, света мало; соседи с одной стороны, в соседнем проходняке – какие–то уже немолодые азера (по крайней мере, один), постоянно то играющие в нарды и громко разговаривающие по–своему, то спящие (вот этот мой сосед по шконке), больше их не интересует, по–моему, ничего. Да и – смешно, но тем не менее! – старое мое красное одеяло опять может сослужить мне добрую антикаптерочную службу, как не раз служило на 13–м!
В тот день, позавчера, мать по моему совету все же прозвонилась сама “запасному варианту” и он принес мне телефон. Т.е., в голове у него еще нет никаких запретов и предрассудков относительно меня; уже хорошо! В этом разговоре (хоть он сидел рядом и слушал) мы как–то договорились с матерью, что звонить будет она, причем каждый день, как делала это раньше, когда я был опять же на 13–м. Но вчера, увы, “трубу” мне никто не приносил, и в ту секцию тоже не звал, – значит, она не дозвонилась. Можно, конечно, списать это на трудности зарядки данного телефона в отсутствие своего зарядника, на обилие желающих позвонить, и т.д. Но все равно, все это мне очень не нравится, – напрасной оказалась моя первая инстинктивная радость при известии о переводе именно на 8–й, – я надеялся, что раз “запасной вариант” сам здесь, то со связью проблем не будет. А они уже есть, и, видимо, если не будет звонков еще день–два, придется идти к “запасному варианту” самому, что крайне противно и нежелательно...
В столовку я так и не хожу, тусуюсь по двору. Вчера – банный и ларечный день у 8–го, , понедельник – в бане в 8–30 было жуткое количество народу, но в ларек я попал исключительно удачно – народу было не так много, как в тот раз. И только что был завоз, его уже успели разгрузить! Купал колбасы (пр–ва Чувашии, но называется почему–то “Липецкая”); наконец–то появилось сливочное масло; и даже маленький кусочек мраморного (?) сыра удалось купить.
Вчера, уже после отбоя, какие–то соседи или друзья старшего (44 года) сидели у меня на шконке (один), пили свой чай или чифир так долго, что я и хотел лечь спать, да никак не мог. Не убрались эти суки и когда сообщили, что Окунь и “Кудрявый” не только на “продоле”, но уже и в бараке. В результате Кудрявый сперва обшмонал этого, который сидел на моей шконке (он оказался не с этого барака, – типа, недавно переведен отсюда, что ли), а потом, велев мне отодвинуться, откинул мою подушку и с фонариком (свет сразу, как они появились на “продоле”, естественно, погасили) полез рыться под моим изголовьем. Увидел книги, это его, похоже, малость успокоило (он брагу, что ли, искал? – заставил того дыхнуть; а в “фойе”, под краном в умывальнике, уже 2–й день стоит ведро, убираемое при подходе “мусоров”, конечно, и гонят вовсю самогон; а потом массово жгут туалетную бумагу перед проверкой, чтобы им не воняло в “фойе”; но все равно воняет). Вытащил пачку гелевых ручек в коробочке, посветил фонариком, посмотрел, положил на тумбочку. Ничего не забрал, слава богу. Но под эту, хоть мелкую, неприятность я попал по прямой вине этих наглых тварей, любителей пить чай на чужих шконках.
По утрам, на зарядке, становится все холоднее и холоднее, – осень... Днем солнце разогревает воздух, и если нет холодного ветра, то нормально, можно гулять.
Этот барак, как и все остальные, все три больших корпуса, вот уж какой день зачем–то красят пульверизаторами в белый цвет, оба этажа, от земли до крыши. Большинство бараков уже стоят белые. Не к комиссии ли эта очередная показуха?
Мелкое архиблатное чмо, идя вчера за мной по “продолу” с 10–го, когда 8–й шел на ужин, – вдруг этак участливо спросило: ну что, ты теперь на 8–м, да? Нашли там тебе, где спать? Заботливое какое, надо же!.. :)) И даже имя мое наконец–то запомнило... :)
10.9.10. 8–20
Опять 2 дня ничего не писал, да, в сущности, и нечего было особо писать. Что делал за это время? Дочитал Эренбурга (“Люди, годы, жизнь”), написал вчера письмо Лене Маглеванной – отнес, кинул в ящик вместе с 2–й раз уже! – письмом тому американцу, Виктору Павленкову; по странному новому капризу местной почты письмо это было мне возвращено (на 11–й, вместе с письмом от Маглеванной как раз; а с 11–го – через “дорожников”! :) с карандашной надписью: “Адрес рядом по–русски”. Бред какой–то!.. Зачем им понадобилось, чтобы я американский адрес писал на конверте еще и по–русски?!. Но – написал, как умел, отнес еще раз. Самое неприятное будет, если финский адрес Маглеванной – язык сломаешь! – они начнут тоже требовать писать на конверте еще и по–русски...
Про комиссию было что–то слышно в день ее предполагаемого приезда, позавчера (среда) – что вроде бы приехала; но с тех пор никто про это не вспоминает, паники с уборкой и прятаньем по каптеркам всего и вся пока, слава богу, нет. Мой старший сосед по проходняку вчера вечером повесил – над моей шконкой, его–то стоит под окном – здоровенную картину – пейзаж в раме. Он всего полгода сидит, первый раз, – м.б., еще не знает, что при первой же мало–мальски опасной комиссии, при появлении вообще любого начальства, с Макаревича начиная, – ее тут же заставят убрать, ибо в “ПВР” есть пункт, прямо
