Нюх на хорошие продукты
Иногда я слишком небрежно набираю номер телефона. Промахиваюсь мимо цифр и начинаю заново, но ее номер я всегда набираю очень внимательно — так, словно работаю бухгалтером на стекольной фабрике.
Я только что набрал ее номер и теперь жду; телефон звонит… и… снова звонит.
Третий звонок…
И четвертый.
Я слушаю звонки очень внимательно — так, словно это сложная классическая музыка или двое интересных людей говорят о технической задаче.
Я слушаю так внимательно, что вижу телефон на маленьком деревянном столике у нее в комнате. Рядом лежит книга. Какой-то роман.
…седьмой звонок, и восьмой… Я так внимательно слушал звонки, что оказался в ее квартире, стою в темной комнате рядом с телефоном и слушаю, как он звонит.
Она не отвечает. Она ушла. Ее нет дома.
Мне надоел телефон, и я брожу по квартире. Включаю свет и разглядываю вещи. Смотрю на картину, которая мне нравится, и на постель. Я почти вижу свое отражение в ней, но это было в прошлом году.
На кухонном столе нераспечатанные конверты и счета. Такая у нее привычка. Она не любит открывать счета. Распечатывает остальные конверты, а счета оставляет на кухонном столе. Кипа растет. Иногда к ней приходят люди и так ужинают — за столом с нераспечатанными счетами.
Я открываю холодильник и смотрю, что там есть. Половина запеканки из тунца, полбутылки вина и помидор. Очень хороший на вид помидор. У нее большой талант выбирать продукты.
Кот заходит в кухню и глядит на меня. Он видел меня уже много раз. Я ему надоел. Он уходит.
Что теперь?
Телефон прозвонил уже двадцать раз, не меньше… а может, и больше. Ее нет дома.
Я вешаю трубку.
Исчезают до того, как открываются глаза
Нечем заняться — лишь волны памяти несут меня прочь от любого берега. Я лежал на кровати. Стоял ранний вечер того дня, в котором меня по-настоящему никогда не будет.
Бывают такие дни, в которых нас просто нет.
…исчезают до того, как открываются, глаза.
Я думал о давней-давней комнате и о предметах в той комнате. Я вспомнил их пять или шесть и сколько-то своих ощущений той комнаты, но оставалось и другое, чего я вспомнить не мог.
Я старался изо всех сил, но они не возвращались. Потом я это бросил, но дал себе обет. Я запишу все, что вспомнил из комнаты и ощущений, после чего пару-другую месяцев не буду заглядывать туда. Пройдет время, я достану записи и вспомню что-нибудь еще из предметов и ощущений той комнаты.
Лежа в кровати и плавая в безбрежной памяти, я думал, что это даже интересно.
Пока все хорошо, одно лишь плохо: когда день, которого никогда не было, переходил в вечер, я встал наконец с кровати, но забыл записать воспоминания о той комнате — более того, я целую неделю вплоть до сегодняшнего дня так о ней и не подумал, так что теперь я не помню из той комнаты вообще ничего.
Увы, давным-давно была на свете комната, которую я забыл.
Гарем
Почти невидимый он бродит по Токио, фотографируя красивых женщин. Его внешность, манеры и само присутствие незаметны до такой степени, что описать его не представляется возможным. Таких людей забываешь, даже когда на них смотришь, а стоит им исчезнуть из виду, они забыты окончательно.
Красивые женщины не обращают внимания на то, что он их фотографирует, а если и обращают, то мгновенно забывают.
У него тысячи фотографий красивых женщин. Он проявляет пленки в собственной лаборатории и печатает снимки в полный рост. Они висят у него в шкафу на тысячах вешалок.
Когда становится одиноко, он просто одну вынимает.
Монтанская любовь
Во вчерашней газете заметка о том, как мать, усевшись на сына-подростка, не подпускала к нему полицию.
Совершив преступление, мальчик прибежал домой к матери, и туда же явилась полиция — кажется, они это называют «по свежему следу». Полицейские достали наручники, но в эту минуту в комнату зашла мать и, увидев, что происходит, села на своего сына, чтобы полиция не могла его арестовать.
Представляю, какие мысли носились в полицейских головах при виде такого зрелища. Я почти вижу, как они уговаривают мать слезть со своего сына.
Что еще за дерьмовщина, кому это надо. Когда люди желают вам удачи, они же не имеют в виду такое, правда?
Женщину арестовали за сопротивление властям, выразившееся в «якобы» сидении на собственном сыне.
Кошачья канталупа
Канталупа оказалась совсем невкусной. Нужно было подержать ее подольше, чтоб созрела, а может, с ней вообще было что-то не то. Вполне допускаю, что канталупе с самого начала была уготована горькая судьба, но мы этого так и не узнаем, ибо у нее не было возможности себя проявить.
Доев ее с невнятным раздражением, мы с женой поставили тарелки на пол. Почему — не знаю. С таким же успехом мы могли поставить их на журнальный столик.
По дому бродил свежеодолженный кот. Мы жили в Монтане наездами, а потому соблазняли соседских котов обещаниями экстравагантных кошачьих деликатесов и бесплатным отпуском в парижском «Кошачьем Ритце». Слишком много развелось мышей. Коты оставались без Парижа. Мы перебирались из Монтаны в Калифорнию, а коты с ненужными паспортами — в свои дома.
Так или иначе, новый кот подошел к оставленной на полу канталупе и принялся внимательно изучать корку. Затем лизнул — в исследовательских целях. После чего этот кот, которому не суждено было применить свой французский, облизал несколько раз корки, но уже фамильярнее. И кот принялся за
