Одно плохо: я не знал, где это — потом.
Предприимчивость в королевстве холода
Давным-давно на белом свете жил да был карликовый рыцарь, которому на всю его жизнь было отпущено пятьдесят слов, да таких быстротечных, что их хватило лишь на то, чтобы облачиться в кольчугу и латы, вскочить на вороного скакуна, умчаться в светлый-пресветлый лес, да там и пропасть на веки вечные.
Красивые в Осаке апельсины
А не съесть ли мне сегодня вечером прекрасных апельсинов из Осаки. Таких сладких, таких вкусных, таких апельсиновых. Я почти вижу, как они растут в тысячах садов вокруг Осаки, апельсиновой столицы Востока.
Я почти вижу, как апельсины завладели городами. Люди едят апельсины, говорят про апельсины, апельсины у всех на языке. Апельсины, опять апельсины, младенцы в Осаке пахнут апельсиновым цветом. А я, между прочим, единственный человек, кто хоть раз об этом задумался.
Утонувший японский мальчик
Кто-то должен снять с него кеды. Запоздалая мысль: никто не хочет этого делать, но ведь дико же — кеды ему больше не нужны.
Никто не хочет их снимать.
Они мокрые и совсем холодные, в них какая-то странная белизна, абсолютно безмолвная.
Он лежит в этих кедах на берегу реки, а в пяти дюймах от него вода — последнее, что он почувствовал перед тем, как она залила его смертью.
Большой золотой телескоп
В ней тридцать пять лишних фунтов, и она совсем за собой не следит. Длинные черные волосы путаются и восстают против гребней и расчесок. К ее гардеробу лучше всего подойдут слова «мешковатый» и «неряшливый».
Ей бы только говорить, больше ничего не надо.
В халупу набилось много народу: двенадцать или четырнадцать человек. Повод — буйная вечеринка, ужин у предгорий в Нью-Мексико, на окраине городка.
Ужин очень вкусный.
Мы едим его прямо на полу.
Все выглядят хиппово,
Я приехал сюда в кузове грузовика, и пока ехал, пошел весенний снег. Что-то сыпало, но не очень сильно, и совсем скоро я был у дома, любовался прекрасным закатом, играл с котом и двумя котятами, а еще изумлялся, какое оно большое — это Нью-Мексико.
Всем клево, все одеты во что попало, добродушны — кроме этой девушки. Она встревает в любую беседу, и хоть темы не особенно важны, потихоньку это начинает действовать на нервы.
Мы терпеливо ее слушаем. Она медленно и застенчиво о чем-то бормочет. Словно в доме трудный ребенок.
Вот что она говорит:
1. Нужно всем носить одежду из особых водорослей, они растут у берегов Калифорнии. У нее в «фольксвагене» целый блокнот с моделями из водорослевой одежды. Она принесет, только сперва доест. В фургоне спят трое ее детей. Вообще-то она не ест мясо, только сегодня. Они очень устали.
(Позже выясняется, что никто в этом доме ни разу ее не видел. Она пришла сама. Наверное, запахло едой, и она решила, что место хорошее, можно поставить фургон и чего-нибудь перекусить).
2. На этой водорослевой одежде мы сделаем большие деньги, все бросятся ее покупать: Деннис Хоппер, он в Таосе живет, вообще все, может, и Фрэнк Заппа, и Кэрол Кинг, потом мы купим гору, люди будут жить там в мире и гармонии с большим золотым телескопом. Она точно знает, где эта гора. Совсем дешевая гора. Можно сторговаться на пару сотен тысяч из денег за водорослевую одежду.
(На самом деле никого не интересует ее болтовня, эти речи всем давно знакомы, их приходится слушать снова и снова, когда человек или съехал с катушек, перебрав дури, или избрал себе жизнь, слишком чуждую реальности, но кто-то же должен спросить ее о телескопе, вот и спрашивают, но…)
3. К этому времени она увлечена другим, и будущее золотого телескопа вызывает серьезные опасения.
(Я что-то жую.)
4. — Знаете что? — спрашивает она вдруг, хотя только что рассказывала длинную историю о том, что можно строить лодки, похожие на старые паровозы, как в вестернах, и возить их настоящими четырехколесными поездами на берег Калифорнии, они будут там очень красиво смотреться, если их поставить на якорь рядом с нашими водорослевыми бутиками. — Кажется, я слишком долго просидела в этом «фольксвагене».
Человек, который застрелил Джесси Джеймса[4]
В детстве я знал, кто убил Джесси Джеймса — выстрелом в спину, когда тот вешал на стенку картину.
К имени этого человека я привык как к своему собственному — ведь Джесси Джеймс был моим героем. Мы с друзьями не раз говорили о том, как его застрелили. Наша излюбленная тема — самое то, когда нужно о чем-то погрустить или на что-то позлиться. Смерть Джесси Джеймса была для нас реальна и важна, как смерть какого-нибудь родственника.
Но сейчас, в сорок три года, я не помню имени человека, убившего Джесси Джеймса. Я думаю об этом целый день, но его имя не дается в руки моему сознанию, прячется в каньонах и расселинах совсем других воспоминаний.
Я помню, что Пацана Билли застрелил Пэт Гарретт и что банда Долтона напрасно явилась в
