Карабинер обернулся. Он взмок от пота, а его мундир цвета хаки был весь мятый. Как можно требовать от граждан уважения к полиции, если полицейские разгуливают в таком непрезентабельном виде?!
— А, спасибо, — ответил карабинер, медленно направляясь к нему. Подойдя, он прислонился к одному из двух окрашенных в красный цвет колес, которые украшали ворота домика. — Никак не могу разобраться в этом скопище одинаковых новых домов, — сказал он. — А вы знаете этих людей?
— Да, — ответил Ботта. — Они обычно возвращаются в восемь вечера. В крайнем случае вы их наверняка застанете завтра утром.
— Но живут-то они здесь?
— Нет, приезжают только на субботу и воскресенье. А что, дело срочное?
— Сам не знаю, — сказал карабинер, вытирая лицо носовым платком в квадратную клетку. — Похоже. Старшина велел мне отыскать этих Ботта и привезти в префектуру.
— Простите, — сказал Ботта, — но вы кого ищете? Ка-навези или Ботта?
— Ботта, Луиджи и Сильвану, «Долина грез».
Ботта положил книгу на столик рядом с бутылкой пива и поднялся, колени у него задрожали.
— Ботта — я. Мы с женой. Что случилось?
В глубине третьего, и последнего, зала галереи, в левом углу была узкая и невысокая темная дверь орехового дерева, сильно изъеденная жучками-древоточцами… Дверь походила на стенной шкаф, и не случайно. Прежде она была составной частью гардероба в «стиле пьемонтского барокко», который Воллеро много лет назад по дешевке купил у одного крестьянина. Из створки этого гардероба он впоследствии и сделал дверь своего крохотного кабинета.
— Пройдите сюда, пожалуйста. Осторожнее, не ударьтесь головой!
Сантамария прошел вслед за хозяином в темную комнатушку, в которой стояло два стула, столик, заваленный бумагами, металлическая картотека и книжный шкаф, полный художественных репродукций и каталогов.
— Прошу вас, садитесь. Здесь нам будет спокойнее. — Он снова подошел к двери и крикнул племяннику, который помогал ему по субботам продавать картины.
— Ренцо! Кто бы ни спросил, меня нет.
В галерее было пусто, клиенты обычно приходили позже, часам к шести, если, конечно, вообще приходили.
— Вы уж потерпите, — заботливо сказал Воллеро. — Тут, правда, тесновато, но кабинет мне непременно нужен был, а с другой стороны, не мог же я ради этого пожертвовать целым залом.
— Разумеется.
— Вы снова относительно Гарроне? Есть какие-нибудь новости?
— И да и нет, — ответил Сантамария. Он вынул из кармана водительские права, открыл их, посмотрел и протянул синьору Воллеро. — Вы знаете этого человека?
Синьор Воллеро увидел фотографию молодого человека, блондина — лицо в стиле портретов Андреа дель Сарто, хотя нет, скорее в стиле Понтормо, Россо или даже школы Фонтенбло. Черты сильно размытые, неразборчивые, видимо, из-за низкого качества фотоотпечатка.
— Я его уже где-то видел, — пробормотал он, прищурившись и откинув назад голову. — Уверен, что видел. Если вы мне подскажете…
— Возможно, вы видели его сегодня утром в «Балуне».
Синьор Воллеро сразу все вспомнил, и у него вдруг появилось ощущение, будто в животе заворочался еж.
— Ах да, конечно!… Я его заметил. Он был… в желтом свитере. Мне кажется, это был именно он. — Воллеро застыл в ожидании, по-прежнему держа в руке водительские права.
— Нас интересует, что он делал утром в «Балуне». Вы не могли бы нам помочь?
Еж стал перекатываться в животе, его иглы пребольно кололись.
— Охотно, — ответил синьор Воллеро. — Насколько это в моих силах…
— Где точно вы его увидели?
Как отделаться от полицейского комиссара, не назвав имен и при этом не солгав? Если мне это удастся и я сумею не впутать синьора Кампи, то в «Балун» я больше ни ногой! — поклялся самому себе синьор Воллеро.
— О, я увидел его в кафе! Я зашел туда выпить чего-нибудь… а немного спустя пришел и он.
— В каком именно кафе?
— Собственно, это даже не кафе, а ресторан. На пьяццетта.
— В котором часу?
— Почти сразу после полудня.
— Он был один?
— Да! — воскликнул синьор Воллеро. — Совершенно один.
— И он сел за столик?
— Нет, окинул кафе взглядом…
О господи, вот и проболтался!
— Словно бы ища кого-то? — докончил за него Сантамария.
— Да-а-а. Возможно… — пробормотал синьор Воллеро. — Во всяком случае, я…
— А больше вы его не видели?
Комната была узкая, с низким потолком и толстенными стенами, да еще без окон. Самая настоящая ловушка, темница времен инквизиции… Синьор Воллеро впился глазами в натюрморт работы неизвестного художника, висевший за спиной полицейского комиссара. Испанская или неаполитанская школа.
— Да-а-а, кажется, я его видел еще раз.
— Где?
— На улице… он прогуливался.
— По-прежнему один или с кем-нибудь?
— Знаете, как бывает в «Балуне», — сказал синьор Воллеро и сокрушенно развел руками. — Всегда…
— Знаю, знаю, — с улыбкой подтвердил Сантамария. — Всегда толпа, кто-нибудь уходит, и кто-нибудь приходит…
— Вот именно! Поэтому, откровенно говоря, не могу поручиться…
— Ну, не заметили ли вы хотя бы, кто находился поблизости от того молодого человека в желтом свитере?
— Простите, — сказал синьор Воллеро, снял очки и принялся старательно их протирать. — Откуда я могу знать…
— Естественно. Но я хотел сказать, не видели ли вы рядом с этим молодым человеком кого-либо из ваших знакомых?
— А-а! — засмеялся синьор Воллеро. — Так вот вы в каком смысле.
— Именно в этом.
— Ну… в таком случае…
Если бы он обладал наглостью некоторых своих коллег, которые лгали так же свободно, как дышали, и не моргнув глазом выдавали эскизы студентов Академии художеств за рисунки Гуэрчино, он не только разбогател бы, но сумел бы выпутаться из этого сложного положения. Но он был классическим простаком, прямодушным и честным. К тому же комиссар разглядывал его своими пронзительными глазами кардинала времен контрреформации. Ему не оставалось ничего иного, как из двух зол выбрать большее.
— Так вот, — пробурчал он, разглядывая паутину между стеной и углом книжного шкафа, — я припоминаю… я разглядывал картинные рамы, в «Балун» я хожу исключительно ради них, и притом очень редко…
— И когда вы рассматривали рамы?…
