ночь не может заснуть».
— Не волнуйся, не буду я выбирать выражения помягче, — с улыбкой сказал Массимо. — Получишь все, что заслужила. Разумеется, для твоего же блага.
— Вот-вот! Это и приводит меня в бешенство. Все, начиная с друзей и кончая парикмахером, пекутся о моем благе.
— Анна Карла!
— Да, я бываю злая, прости. Но побыл бы ты на моем месте. Джанни Тассо — ангел. Однако захоти я однажды разнообразия ради покрасить волосы в морковный цвет, так он наверняка не станет этого делать, скажет, что это нелепо…
— Не сомневаюсь. У него хороший вкус.
— Знаю. Ты мне его порекомендовал, и всякий раз, выходя из парикмахерской, я мысленно тебя благодарю. Но даже ангел Тассо — своего рода цензор. А возьми моих близких. К примеру, дядюшку Эммануэле.
— Твой дядюшка Эммануэле — святой.
— Вот именно! — воскликнула Анна Карла.
— Нет, я хотел сказать, что, когда ни придешь, он сидит в углу и безмятежно читает газеты. Знала бы ты, как я тебе завидую!
— Что правда, то правда. Он очень домашний, уютный. Но вовсе не безмятежный. Читает газеты, а сам прислушивается к разговору. И внезапно может вмешаться и такое сказать! В некоторых вещах он не терпит возражений.
— А Витторио также нетерпим?
— По-своему да. Когда речь идет о лекарствах. Однако он меньше других меня раздражает. Он лишь советует — для моего, конечно, блага — принимать его любимые препараты. Известно тебе, что твои миндальные орехи отвратительны?
— Я их давным-давно не пробовал. Если бы ты вчера предупредила меня о своем визите, я бы сорвал их прямо с дерева.
— Вчера вечером я была в бешенстве. Но потом к утру успокоилась. И вот, очутившись возле твоего дома…
— Случайно?
— Конечно. Чисто случайно.
— А если бы не застала меня?
— Ничего страшного. Позвонила бы сегодня вечером. Я решила не откладывать объяснения. Но поклянись, что я тебе не помешала!
— Сколько в тебе церемонности! Если хочешь, можем перейти на «вы».
— Видишь? Это ты во всем виноват. Своим сарказмом ты меня парализуешь, мне становится не по себе. Начинаю вести себя неестественно, и вот результат!
— Анна Карла, не передергивай карты.
— Ничего я не передергиваю. Права я. Целых два дня промучилась, но теперь твердо уверена: правильное произношение — «Баастн». А значит, я не ошиблась, и всякий раз, когда зайдет разговор о Баастне, я так и буду говорить — «Баастн».
— Анна Карла, не притворяйся эдаким несмышленышем. Любой приказчик в магазине, любой диктор итальянского радио убежден, что правильно говорить «Баастн», и весьма гордится этим. Но ты!…
— Ну и что из этого! Какое мне дело, как называют этот город другие. Важно, что точное произношение — «Баастн».
— А если бы я тебе сказал, что завтра вылетаю в Ландон?
— Неудачное сравнение. К тому же есть итальянское название — «Лондра».
— Не вижу никакой разницы между двумя этими случаями.
— То есть?
— Очень просто. Итальянцы произносят «Бостон», с двумя открытыми «о». А когда ты изо всех сил стараешься выговорить «Баастн», то получается смешно и нелепо.
— Поверь, мне не стоило никаких усилий произнести — «Баастн». У меня это вышло вполне естественно.
— За все годы, что мы знакомы, я ни разу не слышал прежде, чтобы ты говорила «Баастн».
— Потому что он меня не интересовал. Но когда мне позвонил Федерико и попросил повозить по Турину его подругу, приехавшую из Баастна…
— Признайся, ты подражаешь Федерико. Верно, он там даже жил?
— Конечно, жил. И потому имеет полное право говорить «Баастн».
— Наоборот, как раз потому и не должен бы.
— Но он же привык, бедняга. По-твоему, надо изо всех сил стараться говорить «Бостон»?
— В Италии — да.
— Вот это и было бы неестественно. Видишь, Массимо, ты сам себе противоречишь!
— Если ты стараешься не отличаться от других, это вполне естественно.
— Значит, по-твоему, все жители острова Понца неестественны?
— Понца? При чем тут Понца?
— Все островитяне — бывшие эмигранты, которые вернулись из Америки. Грузчики, каменщики. И все они с утра до вечера говорят «Баастн». Поверь мне на слово.
— Я говорю о людях мало-мальски образованных, а не о грузчиках.
— Выходит, грузчики не такие же люди, как мы?
— Нет, не такие.
— Прости за откровенность, но ты, Массимо, ведешь слишком замкнутую жизнь и потерял чувство реального. В мире существуют не только тс тридцать снобов, с которыми ты считаешься.
— Всего тридцать? Ты что, шутишь?
— Ну хорошо. Не будем больше говорить о Бостоне. Но ты меня серьезно беспокоишь.
— Наконец-то мы сказали «Бостон» с двумя «о».
— Я так сказала, чтобы сделать тебе приятное. И покончить с этим глупым спором.
Комиссар Сантамария, заложив руки за спину, смотрел через открытое окно на проспект. Утром дул свежий ветерок, но потом воздух прогрелся, и день обещал быть душным и знойным. А Сантамария был в шерстяном костюме. Впрочем, погода так переменчива, что никогда не знаешь, как одеться… Рабочие, которые рыли яму на месте разломанного асфальта, были в майках, их плечи лоснились от пота. Отбойный молоток, вспарывая асфальт, неуклонно пробивался к воротам префектуры. Газ подводят, а может, воду. И так каждый год. Не успеет город прийти в себя от зимних холодных дождей, от грязи, слякоти, как начинаются эти чертовы дорожные работы. В летней суматохе, в оглушительном грохоте машин не оставалось места для послеобеденного безделья. А ведь южане жить без этого не могут. Правда, у Сантамарии обычно не бывало ни желания, ни времени посидеть на скамейке в парке и почитать газету, или пройтись по аллее, расстегнув пиджак, или, наконец, постоять и полюбоваться красивыми зданиями на площади. Но порой приятно хоть помечтать об этом.
Комиссар Сантамария вынул руки из-за спины и облокотился на подоконник. В сущности, я не склонен к созерцательности и все проблемы по возможности стараюсь решать сразу, думал он. То, что ему предстояло сделать сейчас, вернее, еще четверть часа назад, само по себе не было трудным. Всего лишь позвонить человеку по телефону. Снять трубку и набрать шесть цифр. Аппарат уже стоял на столе, рядом лежала копия отчета (его он прочел один раз), секретное дополнение к отчету Де Пальмы (его он прочел дважды) и несколько строк на голубой бумаге, которые он успел выучить наизусть: «Дорогой Массимо…»
Обычный телефонный звонок.
Но что он скажет этому «дорогому Массимо»?
Комиссар снова подумал, не нагрянуть ли к нему без звонка, и снова отказался от этой идеи —
