воплощение, хоть и ненадолго. Попробуем — хотя скорее всего, все получится сразу и лучше, чем я ожидаю. Готовы?
- Да, медиум.
- Готова, мастер.
- Тогда начни, Соу, а дальше все пойдет само.
Крошечные искорки пробежали между нами там, где должно было бы находиться серебро. Ватная тишина изменилась, стала более просторной и звонкой. Сперва медленно, но постепенно разгоняясь, мы полетели вверх.
Первое касание Розы отозвалось глубоким, постепенно нарастающим звуком, в котором было ожидание и предвкушение чего–то. Удары сердца задали ускоряющийся ритм, а в проносящемся мимо тумане все ярче разгорался свет.
И тем неожиданней было вылететь из молочной густоты, словно пробка из бутылки, моментально теряя скорость, и на мгновение ощутить равновесие в высшей точке нашего безумного броска, чтобы начало мелодии стало знаком величайшего простора.
Перед нами лежала бесконечная пухлая пашня вершин густых облаков, озаренная оранжево–лиловым заревом низкого солнца. После узкой скорости слепого полета мир раскинулся в стороны, и глотка этого воздуха хватило бы на день — потому что это был ветер свободы. Но паузы были бы непростительны, и мы медленно закружились над мягкой завесой под легкие звуки флейты.
Откликнулась и Роза Суигинто — сладкой грустью ностальгии, протяжными криками ласточек, запахом мокрой листвы на рассвете. Повинуясь растущей мелодии, мы пролетели обратно, сквозь ставшие совсем тонкими облака и медленно, словно воздушный змей на слабеющем ветру, плыли над открывшимся внизу новым миром.
Я чувствовал, как вибрирует серебро под напором Розы Мистики Соусейсеки. Необъяснимый покой проник в нас при виде проплывающих внизу сочно–зеленых полей и шумящих в непрерывном движении верхушек лесных исполинов. Тихая мелодия вынесла нас на уютную лужайку, усыпанную мелкими лесными цветами. Даже тишина здесь была особой, наполненной жизнью — шорохом листьев, далекими трелями птиц, низким гудением деловитых шмелей, и недоступным смертным, но ясно различимым душой садовницы звуком растущих трав.
Косые лучи солнца нежно согревали, убаюкивая, зелень обещала принять в свои нежные объятья — но Роза Суигинто продолжила мелодию. Из чащи стрелой вылетел олень, преследуемый волками, и жесткий переход ритмов увлек нас за беглецом, словно порыв ветра. Мы неслись след в след, ощущая и животную мощь скользящих под кожей мышц, и азарт преследователя, и горячее дыхание охотника на затылке. Но страха не было и не было смерти — словно звери разыгрывали представление, в котором погоня была не способом выжить, а безумной радостью от собственных скорости и силы. Я мысленно одобрил Суигинто, которая не забывала удерживать грань между привлекательной выдумкой и жестокостью реальности…или же не знала ее вовсе.
Нарастающий ритм бега стал прорезаться грозной медью, а впереди замелькали просветы. Олень вывел нас из леса и стремительно скрылся вдали, сопровождаемый своей серой свитой. Но никто из нас не заметил исчезновения проводника, потому что впереди, попирая белыми клыками небосвод, поднялись величественные и могучие вершины безымянных гор. В другое время я остановился бы, любуясь открывшимся видом, но музыка гнала вперед. Не сбавляя скорости, мы взлетели на первую из отвесных серых стен, где редкие кривые деревца еще цеплялись за трещины в монолите камня, проскользнули лабиринт остатков некогда рухнувшей вниз каменной лавины и в мгновение ока перенеслись на перевал.
Соусейсеки не уступала — мелодия заставила нас обернуться, чтобы увидеть, как осенняя желтизна стремительно пожирает мир внизу. Отсюда, с гранитных круч, видно было, как леса вспыхивают багрянцем и медью, а ветра поднимают лиственные легионы и тучами бабочек несут их к нам. Осыпанные прощальными дарами леса, мы наблюдали, как улетают куда–то клинья курлыкающих журавлей.
Но и на этом не закончилась наша песня. За грядой камней, с другой стороны гор, укрытых снежным плащом, пенилось рвущееся о скалы море, силящееся достать до нас в своей вечной ярости.
Соусейсеки выразительно взглянула на меня, указывая глазами на пульсирующий шарик сердца, и я кивнул в ответ. Еще немного, еще чуть–чуть…
Последние лучики солнца скрылись за горизонтом, и в густой тьме замерцали тысячами глаз необычайно яркие звезды, которые, казалось, можно достать руками. Горло мне сдавило комком, слезы щекотали лицо, и даже дышать я забыл, завороженный этим финальным аккордом.
Но сквозь черноту одежд вырвался извилинами знаков свет, когда Соусейсеки наложила печать, и видения померкли, уступая место привычной реальности. Мы вернулись.
Я поднялся, словно машина, обеими руками разрывая рубашку. Грудь нестерпимо пекло, словно на нее плеснули кипятка, красное плетение тускло светилось. Пришлось помучиться, прежде чем удалось блокировать боль — но почему она вообще началась?
- Тебе стоит быть осторожнее, мастер, — сказала очнувшаяся Соусейсеки, — если бы не знаки, песня разорвала бы тебе сердце.
- Это не тот эффект, который я от нее ожидал, — слабо улыбнулся я в ответ.
- Тем не менее, нам удалось сделать весьма мощное средство. Это действительно было прекрасно — но ведь так не бывает?
- Обычный человек вряд ли испытает подобное…возможно, какие–то наркотики или особые мистические практики могут дать схожий эффект.
- Так это тоже ложь? — Суигинто, кажется, расстроилась, — все это, от начала и до конца, твои иллюзии?
- Не стоит приписывать мне столь многое. Я только достал подходящие образы для нашего общего дела, и могу тебя уверить, что по отдельности каждый из них существует и вполне реален.
- И все же Мегу вместо них будет жить в вашем сером и унылом мире!
- Суигинто, откуда такие странные выводы? Она такой же медиум, как и я, ничем не хуже — и научиться видеть и чувствовать подобное вполне способна. Так что это совсем не обман, а скорее реклама.
- Ты, быть может, и прав, но кто станет ее учить? Я?
- Как–то странно ты об этом спрашиваешь. Ты, конечно. Или еще кто–нибудь сведущий.
- Делать мне больше нечего, кроме как учить эту жалкую смертную! — возмущение Суигинто выглядело как–то несерьезно, — И вообще, пусть привыкает жить реальной жизнью!
- Ну чего ты так разошлась–то? Я настаивать не буду — ваши дела не для меня.
- И правильно. Выполним наше соглашение и разлетимся — у нас мало общего.
- Как скажешь, как скажешь. Впрочем, я уверен, что нам и после этого доведется встречаться в этом тесном мире.
- Лучше бы тебе тогда быть на моей стороне, медиум.
- Само собой, Суигинто. У нас нет причин ссориться. Кстати, ты остаешься у нас сегодня?
- Теперь я верю, что ты приглашал меня для дела — как только закончили, так и спешишь прощаться.
- Ну что ты, зачем же так недооценивать мои хитрые планы? У меня были и другие замыслы с твоим участием.
- Правда? Рассказывай, пока я не передумала тебя слушать.
- Видишь ли, — я наклонился поближе и шепотом продолжал, — Соусейсеки, кажется, решила меня погубить.
- Что? — мне удалось ее удивить, — Как так?
- Она весь день печет печенье, и все вкусней и вкусней. Я не могу его не есть, а она точно ждет, когда я лопну.
- Убийство печеньем? — прыснула Суигинто, — А я–то тут причем?
- А ты поможешь мне его съесть! Умрем в неравном бою с печёной ратью, как настоящие соратники, и
