'О положении дел в армии и оборонной промышленности' (докладчик Рудзутак);
'Дело тт. Тухачевского, Блюхера, Белова' (докладчики Косиор, Агранов);
'О проведении XVIII съезда ВКП(б) (докладчик Петровский);
Делегаты Пленума постановили провести XVIII съезд партии в ноябре 1937, приурочив открытие к 20 -ти летию октябрьской революции…'
Первый доклад никого не заинтересовал. Литвинов доложил о заключенном с Францией договоре, не сказав ничего нового, его дипломатическое детище 'политику коллективной безопасности в Европе' все прекрасно помнили, как и договор с той же Францией в 1935 году. Новые инициативы воспринимались всего лишь как продолжение этой линии. Совершенно шаблонным стало и выступление Мануильского о Коминтерне, с упором на испанские события. Рудзутак, стремящийся заработать очки перед Косиором, делегатов уже насторожил: резкой критике подверглась работа правительства и отвечающего за вооружения в НКО Белова. Доклад выглядел явно направленным против Тухачевского. Члены ЦК почуяли неладное. И следующий вопрос их не разочаровал, Косиор и Агранов обвинили Тухачевского, Блюхера и Белова в создании группы, организовавшей бонапартистский заговор в армии. Материалы Агранова пришлись кстати, придав обычной грызне за власть видимость объективности.
Защищать проигравших никто не стал. Продемонстрировав объяснимое единодушие, пленум принял решение об исключении из состава ЦК Тухачевского и Блюхера, снятии их со всех постов, немедленном аресте заговорщиков и предании их суду. Арестовали маршалов на выходе, чекисты подготовились. Войска Московского военного округа, были приведены в боевую готовность, но как выяснилось зря. Армия защищать Тухачевского не собиралась.
По обвинению в принадлежности к 'бонапартистскому заговору Тухачевского' арестованы сам председатель СНК Тухачевский, Белов, Блюхер, и около двух десятков высших командиров из их окружения. 'Бонапартистов' судили 2 сентября, приговорили к высшей мере и расстреляли вечером того же дня.
В армии на этот раз провели серьезные перестановки. Косиор знал Якира давно, и способности его оценивал здраво. Доверял он ему полностью, но осознавал, что стратегом тот не является. И в случае серьезной войны на главкома не потянет. Нет, с должности он снимать старого соратника не собирался, но вот дать ему в помощь 'военспеца' – это было логичное, опробованное историей решение. В Красной армии еще с гражданской войны привыкли к наличию рядом с 'пролетарским героем – командиром' незаметного начальника штаба, с основательными военными знаниями. И Косиор продавил назначение начальником Генштаба Шапошникова. Последний был грамотнейшим штабистом но совершенно аполитичным человеком, не принадлежавшим ни к одному из армейских кланов. Типичный 'военспец', прекрасно подходящий к этой должности.
Его заместителями, разумеется, стали люди Якира – Федько и Василенко. Руководить Военной Академией поставили видного теоретика Свечина.
Начальником ключевого Управления начсостава вместо Фельдмана Гамарник предложил Урицкого, недавно ставшего начальником Разведуправления. Военную разведку вместо него возглавил вызволенный из сталинской опалы Уншлихт, в прошлом заместитель председателя ВЧК, заместитель председателя Реввоенсовета, в 1935 году задвинутый к Калинину в ЦИК. Сменилось и командование большинства военных округов. На Дальнем Востоке, для объединения и направления действий ОКДВА и Забайкальского округа создан Особый Дальневосточный фронт (ОДВФ) под командованием Уборевича. С целью отблагодарить Уборевича за поддержку и, одновременно, улучшить контроль в поддерживавшем Тухачевского округе. Кроме того, назначение Уборевича командующим наиболее крупного войскового объединения страны давало возможность рассчитывать на его содействие в дальнейшем.
Председателем СНК вместо Тухачевского, как и предполагалось всеми знающими людьми, назначили Чубаря, на его место, первым секретарем ЦК Украины – Зеленского.
В целом, пленум и перестановки в руководстве сыграли двойственную роль. С одной стороны, борьба с 'бонапартистскими устремлениями' военных, безусловно, сплотили основную массу руководства партии, часть руководства армии и промышленности. В этом плане, Косиор получил весомую поддержку и набрал авторитет как партийно-государственный лидер. Однако, с другой стороны, перестановки в армии и расстановка на ведущие посты людей Якира-Гамарника, породили недовольство других армейских групп, в первую очередь, маршала Буденного и переведенного командовать Среднеазиатским округом командарма 2 -го ранга Седякина, в прошлом штабс-капитана царской армии, прошедшего мировую и гражданскую войны, до этого бывшего начальником Управления ПВО. Не удалось привязать к действующему руководству и Уборевича. Возглавив Особый Дальневосточный фронт, он в ходе проведения мероприятий направленных на повышение боеспособности и мобильности войск столкнулся с противодействием местного партийного руководства, получив при этом поддержку уполномоченного СНК по Дальнему Востоку, обиженного Косиором Калинина. А вот поддержки Якира он не получил – секретари Дальнего Востока были друзьями брата Косиора.
Второй из оставшихся в СССР маршал, Егоров, назначенный в благодарность за поддержку вторым замнаркома обороны, теперь наоборот поддерживал Якира.
Расправа над бывшим соучастником заговора насторожила участника антисталинского заговора Мануильского, который, не будучи членом 'украинской' группы и не курировавший серьезных вопросов в партии или государстве (как Агранов или Литвинов) начал опасаться опалы.
Вообще, репрессии проигравших схватку за власть – а именно так оценивались события в среде советского 'широкого руководства', закончившиеся смертными приговорами, вызвали в верхах опасения в отношении Косиора. Выражать недовольство по поводу расстрелов 'своих', представителей узкого слоя высшей элиты, осмеливались даже имевшему куда более весомый авторитет и гораздо крепче и дольше державшему власть Сталину, как это было лишь год назад, когда добившись расстрела группы Зиновьева- Каменева, вождь не смог продавить единогласную поддержку даже ареста Бухарина и его сторонников. Казни же конкурентов свежеиспеченным генсеком, еще недавно одним из многих, до сих пор считавших его ничуть не выше себя, представлялись чересчур обостряющими ситуацию. Косиору не ставили в вину майские расстрелы объявленных заговорщиками и убийцами Сталина 'троцкистов Ежова-Кагановича', о том, что то дело сфальсифицировано, знали немногие, официальная косиоровская версия пока всерьез не ставилась под сомнения, и не вовлеченные в реальный переворот партийцы готовы были согласиться, что убийством Сталина, Молотова и Ворошилова, заявленные мятежники 'начали первые' и пулю вполне заслужили. Но с Тухачевским дело обстояло иначе.
Открыто, разумеется, против Косиора не выступил никто. В конце – концов, репрессии коснулись в основном армии, среди партийных начальников Тухачевский поддержки не имел практически никогда, да и военного переворота в ВКП(б) действительно боялись все – так что, повод для реальной атаки против Косиора просто не вырисовывался. Но недоверие к генеральному зародилось, и 'под ковром', без вынесения наружу, к новому вождю отношение стало меняться с прежнего положительно-нейтрального на насторожено-негативное.
За рубежом реакция оказалась сходной. Литвинов, конечно, на следующий день после пленума снявшего Тухачевского с должности, через французского посла в Москве передал сообщение Петэну о неизменности позиций в отношениях с Францией. Однако французы обеспокоились, их политика строилась в том числе на личных связях с Тухачевским, и его арест и связанные с ним изменения в руководстве страны они расценили как фактический переворот и новую замену близкого к правым 'военного диктатора' левыми, коммунистами. Это выглядело ударом по просоветской политике Петэна-Лаваля, и в отношениях с СССР наступил период охлаждения.
Чтобы снять напряженность, Литвинов предложил провести встречу на уровне министров иностранных дел или премьер-министров, однако французы решили отложить переговоры до выборов во Франции и проведения съезда в Москве (который они рассматривали как некую аналогию парламента и парламентских выборов). Для формального и публичного подкрепления советско-французской дружбы, требующегося, тем не менее, обеим сторонам, в СССР с официальной военной делегацией в середине сентября был направлен де Голль.
Остальные страны, исчезновение Тухачевского с орбиты советской политики, скорее успокоило.
