опять-таки не сомневается, что “бомбежку” организовали именно российские хакеры. Подчеркивается их высокий профессионализм, согласованность действий и использование в работе множества неожиданных инноваций. Информационной войны такого масштаба человечество еще никогда не знало.
Ай да Леха, ай да Бимс, думаю я. Вот вам, доктор Моммзен, ваши три десятых процента! И, кстати, три десятых процента — не так уж и мало. Если даже брать их от узкого сектора молодежи, то это будет… м-м-м… где-то… тысяч семьдесят человек. Ну, знаете ли, это целая армия. Значит, есть еще, есть у России активный ресурс…
И все-таки настроение у меня не радостное. Какого черта Макар Панафидин полез в “революционный террор”? Вроде бы совсем не его профиль. Да еще так бездарно, так неуклюже, нарушая элементарные правила конспирации? Ведь Жужу, которого видел весь Петербург, вычислят и возьмут не позже чем через час. А еще часа через два в тюрьме окажется сам Макар. И можете быть уверены: выйдет он оттуда очень не скоро. Панафидин для администрации Петербурга — давняя головная боль, и если уж удастся его хоть чем-нибудь зацепить, то законопатят, разумеется, по полной программе. Он что, дурак, этого не понимает? Еще из приемной доктора Моммзена я пытаюсь его найти. Однако сотовый номер Макара ответствует, что “в настоящее время абонент недоступен”, а телефон в штаб-квартире, который по идее должен быть доступен всегда, вежливым Катенькиным голоском извещает, что, “к сожалению, у нас сейчас никого нет. Вы можете оставить нам сообщение…” Ну да, все понятно: один, законченный идиот, талдычит сейчас, каким прекрасным может быть Петербург (если, конечно, к власти придет их движение), а вторая, глупая дурочка, внимает ему, открыв рот. Девушки любят говорунов. Им почему-то кажется, что слова — это и есть человек.
А кроме того (признаемся самому себе), доктор Моммзен таки произвел на меня некоторое впечатление. “Титаник”, погружающийся в пучину, — это, знаете ли, сильный образ, и, что хуже всего, он, видимо, адекватно отражает реальность. Да, каюты “русского лайнера” еще ярко освещены, да, еще играет оркестр и в роскошных салонах еще продолжаются танцы, да, еще гордо развевается триколор, но загробная ледяная вода уже плещется в нижних отсеках, уже летят в эфир истерические сигналы, и уже скрипят оси талей, спуская шлюпки, которых не хватит на всех…
Я быстренько прокручиваю остальные новости. Министр финансов России Алексей Багров, оказывается, заявил, что дальнейшего падения рубля по отношению к доллару и евро не будет. Самое трудное уже позади, у нас достаточно средств, чтобы обеспечить устойчивость национальной валюты… Войска Кавказской Конфедерации взяли под контроль республиканский центр Медавшар. Турецкий миротворческий контингент в полном составе сложил оружие. Потери — около сорока человек. Турция обратилась к Верховному имамату Кавказа с предложением вернуться за стол переговоров… Якутия в очередной раз объявила о своей “ресурсной независимости” от России… Совет муфтиев, собравшись в Москве, выразил Государственной Думе протест в связи “с образовательной дискриминацией мусульман”… А Союз карельских народов “Ингерманландия”, в свою очередь, объявил, что намерен провести в октябре официальный учредительный съезд…
Вот, правда, что-то немного повеселей. Прорицательница Даяна Бон-Тон, которая прославилась тем, что за три месяца до событий предсказала захват ЛАЭС, обнародовала свой новый прогноз. Она полагает, что человек, который спасет Россию, уже среди нас. Это мужчина, русский, двадцати семи лет, по образованию гуманитарий, холост, не имеет детей. Отличительный признак — четыре родинки, расположенные на левой половине лица, и если соединить их линиями, вертикально и горизонтально, получится православный крест.
Я думаю, что следовало бы изучить себя в зеркало. По всем основным параметрам я вроде бы подхожу: двадцать семь лет, русский, мужчина, гуманитарий. А вот есть ли у меня, елы-палы, эти “православные родинки” на щеке? Надо, надо бы, наверное, посмотреть. Или нет, лучше не надо, а то в самом деле — придется спасать…
А еще на сегодня, оказывается, назначен очередной “голый парад”. Девушки, которые с десяти до двенадцати дня обнаженными войдут в торговый комплекс “Ажур”, бесплатно получат комплект фирменного белья. Кроме того, разыгрываются десять наборов французской косметики и один суперприз — путешествие на Мальдивские острова. Председатель комитета по торговле администрации города Л. Бикоева сообщила, что обязательно примет участие в этой акции. Презентационный ансамбль белья мне, конечно, не нужен, сказала она, но мы, сотрудники администрации, всегда готовы поддержать наших российских производителей. Людмиле Бикоевой тридцать пять лет, председателем комитета по торговле она стала полтора года назад. В прошлом году она была награждена православным орденом “Радомир” за активную деятельность по духовному развитию россиян.
Ну и, конечно, декоративный взрыв на дискотеке в Петроградском районе… Взрыв двух дымовых шашек в клубе на проспекте Большевиков… Столкновение активистов Православного корпуса с активистами общественно-культурного объединения “Антигламур”…
В общем, оркестр играет, танцы продолжаются, несмотря ни на что. Доктор Моммзен, к сожалению, прав: нельзя спасти того, кто спасаться не хочет. Того, кто даже не задумывается о спасении. И, быть может, дело здесь действительно в том, что мы все, так называемые россияне, не ощущаем эту страну своей. Мы не создавали ее, не завоевали, не отстояли в напряженной борьбе. Она была дадена нам — как бы свалилась на нас с небес. Собрались в Беловежской пуще четверо не очень понятных людей и решили, что теперь будет так: тебе — Украина, тебе — Россия, тебе — Белоруссия, тебе — Казахстан. Мы просто, видимо, еще не успели стать нацией. Мы до сих пор не ощущаем себя единым народом, единым сообществом, единой страной. Так, что-то неопределенное: антенатальная психика на уровне первичных инстинктов. Кто-то когда-то сказал, что нация — это ежедневный непрекращающийся плебисцит. Дерево свободы надо поливать кровью патриотов. Только тогда оно будет расти. И, между прочим, отец рассказывал, что когда шла война во Вьетнаме, ему в те годы было, кажется, восемнадцать лет, то он искренне хотел пойти туда добровольцем. Правда, во время афганской войны он добровольцем идти уже не хотел. За кого было тогда воевать? За старцев в политбюро? А за кого воевать сейчас? За тех, кто сделал Россию “энергетической сверхдержавой”? Опять доктор Моммзен прав: чем они занимались целое десятилетие, когда над страной благодаря нефтедолларам шуршал денежный дождь? Неужели непонятно было, к чему все идет? И, кстати, я где-то читал, что “Титаник” на самом деле можно было спасти. Только там требовалось принять парадоксальное решение: не отворачивать боком от айсберга, а просто со всего размаха впилиться в него. Нос корабля был бы разбит, погибло бы примерно пятьдесят человек, но лайнер остался бы на плаву. Никому этого и в голову не пришло. Правда, инженер, спроектировавший “Титаник”, вроде бы застрелился, капитан “Титаника” остался на тонущем корабле. А наш “проектировщик” неужели застрелится? А наш “капитан” неужели разделит судьбу захлебывающейся страны? Или мы будем барахтаться среди льдин, а они с вертолета — вещать о тех громадных усилиях, которые для нашего спасения прилагают?..
— Что здесь происходит? — спрашивает лейтенант.
Это, судя по эмблеме на рукаве, голландец, и с ним двое напряженных солдат.
Кажется, я начинаю что-то соображать. Мне только что заломили руки, протащили по мостовой, выпрямили, дернув сзади за волосы, ткнули дубинкой под дых. Глупо как-то все получилось. На митинг я, разумеется, не успеваю. Когда я подхожу к ТЮЗу, срезав по газону часть пути через сквер, то вижу бегущих мне навстречу людей. Они кричат, размахивают руками. Все сразу понятно: в дело уже вступил ОМОН. Следует по-быстрому убираться отсюда: Панафидина мне все равно не найти, а попасть в омоновскую разборку — это же не дай бог никому. Монголы во времена ига, наверное, лучше себя вели на Руси. Правда, тот же Панафидин считает, что это иго и есть — только в новом издании, более технологичное, современное; так сказать, отредактированное и дополненное в соответствие с требованиями эпохи. Размышлять, впрочем, об этом некогда. Я сворачиваю к Звенигородской, рассчитывая, что с этой стороны оцепления еще нет, и оказываюсь, по крайней мере отчасти, прав: барьер здесь еще не поставлен. Хотя омоновцы уже выгрузились, а один из них, поймав светловолосую девушку, вывернул ей руки назад и нацеливает в машину.
— Уроды!.. Я просто мимо шла!.. — кричит девушка. — Отпустите, уроды!..
— Шагай… Шагай…
Физиономия у омоновца масленая. Он смотрит на обтянутый джинсами, выразительно оттопыренный девичий зад и, видимо, предвкушает, как будет вставлять.
