– Ты и подлил! Легко тебе говорить, – шмыгнула носом Тан и опустила голову – вплетенные в ее косы медные птички слабо вздрагивали, будто хотели улететь. – Вы, мальчишки, привычные. А я девочка! Меня еще никогда не наказывали!
– Не бойся, маленькая, – мать Орунга и Пукы обняла девочку. – Сейчас поспать всем надо, отдохнуть… А там, глядишь, до вас и не дойдет. Взрослых ведь сперва. Ора и шамана первыми.
– А им вообще полезно, – мстительно улыбнулся Орунг. – Потерпим, если не хотим Долгой ночью с голоду околеть!
Тан прерывисто вздохнула, вытерла кулачком слезы, кивнула на прощанье и, лавируя между расположившимися на развалинах поселка людьми, побежала к дому своих родителей. К тому, что от него осталось.
– Порка-то ладно, – устало вздохнула мать, глядя вслед девочке. – А вот что мы есть будем? Дети уже сейчас просят, – она с тревогой перевела взгляд с одного сына на другого.
– На это у них и расчет, – сквозь зубы процедил Орунг, чувствуя, как его трясет от ярости. – Маленькие от голода плакать начнут, у родителей сердце не выдержит – и побегут за едой, а эти- то
– Ничего, – не поднимая головы, ответил Пукы. Спутанные волосы, как всегда, падали на его лицо, не позволяя разглядеть выражение глаз. – Не видишь – занят я! Мужские вещи от женских отделяю! Нельзя им вместе лежать – йим! Запрет!
– У нас женских вещей осталось – мамины рукавицы, а мужских – наши с тобой торбоза! – Орунг сунул брату под нос снятую для просушки пару торбозов. Пукы невольно сморщил нос. – Ты их Торум знает сколько раз туда-сюда перекладываешь! Ты мне скажи, что сам думаешь? – на всякий случай Орунг понизил голос.
– Много вы на сходке спрашивали, что я думаю! – прошипел в ответ Пукы.
– Младших-то вообще не спрашивают, – резонно возразил Орунг.
Пукы невольно кивнул – верно. Поэтому он стоял и молчал, когда их шаман вдруг начал говорить, что все припасы в поселковых сумьяхах – амбарах, что возле домов, – остались под развалинами и теперь их не достать. А и достать – так ведь подмокшие, горелые, достославные жрицы до гадости такой не снизойдут. Что оленей, как всегда, отогнали в тундру, а там их отморозки пожрут. И охотиться уж поздно – ушел зверь. Вот и выходит – где уж хант-манам отдавать, впору самим помощи просить. У Храма… Или к родичам на поклон всем паулем идти, в вечные работники наниматься. Или вовсе в ледяной город податься – а что же, еды нет, жить негде. Как думает достославная жрица – примут бедных хант-манов в городе или погонят от ледяных стен? И это говорил их шаман! Тот самый шаман, настоящий Белый, что учил Пукы превыше всего почитать Голубой огонь и его Храм, да род свой, да предков, да обычаи… И теперь врал жрице Храма, а род молчал – да еще и кивали все как один одобрительно. И Пукы молчал. Не годится младшему поперек старших говорить.
Но больше всего Пукы потрясло лицо жрицы. Она смотрела на толпящихся у ее ног людей сверху вниз, и в ее ледяных, по-тигриному круглых глазах отражалось бесконечное, терпеливое презрение. Будто ничего иного она и не ожидала.
Она даже так и сказала: «Чего еще ждать от жадных дикарей? Пусть другие погибают – лишь бы свое брюхо набить». Это презрение полосовало Пукы как раскаленным ножом, так что он готов был уже выскочить из толпы и… И не выскочил! Не годится младшему, не охотнику еще, да в собрании…
– Не след бы ору нашему
Пукы тихо застонал сквозь зубы – не след? Когда их толстяк-ор вдруг налился алой краской, как снег у оленьей туши, и пошел вопить, брызгая слюной чуть не в самое лицо жрицы, Пукы хотелось сквозь землю провалиться да замерзнуть там вместе с Вэсом и эрыг отырами, лишь бы стыда такого не видеть! А уж что нес-то ор, что нес: он, дескать, до самого Советника дойдет, тот, дескать, и этой жрице покажет, и остальным всем, и самой Ее Снежности… Хорошо, охотники сзади навалились, рот заткнули.
Вот когда Советника помянули, лицо жрицы и стало как изо льда отлитое. «Поглядим, – говорит, – как вам Советник поможет!» И повелела пороть всех от старших до младших, пока не скажут, где спрятана еда.
– Будто Советник когда против Ее Снежности пойдет, – явно одобряя предполагаемую верность первого мужа Сивира, пробормотал Пукы.
Орунг покосился на брата насмешливо – даже в их пауле, куда вести с остального Сивира доходили раз в День после ярмарки, и то знали, что нынешний Советник избран Снежной Королевой не за преданность и верность, а вовсе даже наоборот. Чуть ли не мятеж он поднял, да многие богатые роды его поддержали, да оказались сильны настолько, что для сохранения мира на Сивире и власти Храма – на нем же, многострадальном – пришлось Ее Снежности вожака мятежников в свои Советники возвести. Видать, в их глухом селении Пукы был самым глухим – слышал только то, что хотел!
– Говорят, Советник мужик правильный, может, и вступился бы, окоротил жрицу, – с подсердечной тоской пробормотала мать.
Да что ж она говорит-то такое?
– Жрица нас всех спасла, – возмутился Пукы.
– Ай-ой – чтоб голодом потом уморить? – мотнул косой Орунг. – Так лучше бы нас отморозки сожрали – все быстрее б помирать вышло!
– Ты не понимаешь! – Сквозь спутанные волосы Пукы яростно сверкнули красные, воспаленные глаза. – Слышал, что она говорила? Всюду чэк-най, везде отморозки, по всей Югре!
– А раньше вроде говорили, что нету. Ни чэк-ная, ни отморозков, ни Вэс… – невинно напомнил Орунг.
Но Пукы было так просто не сбить:
– Это чтоб мы не боялись! А сейчас Храму помочь нужно – чтоб всю землю защитить! Им вон стражников кормить. – Пальцем с обкусанным до мяса ногтем он ткнул в пристроившегося на передке обозных саней стражника, самозабвенно хлебавшего что-то из берестяного туеса.
– Так пусть они стражников здесь оставят! – бешено прошипел Орунг. – Не нас сторожить, а отморозков гонять! Вот тогда мы лучше сами не доедим, а их прокормим!
– Значит, в другом месте стражники нужнее!
– В Храме, например, – насмешливо процедил Орунг.
– А хоть бы и в Храме! – выпалил Пукы. – Много паулей чэк-най пожег, отморозки пожрали. Кто без дома остался, кто уцелел – все в Храм идут.
– Пукы! – простонал Орунг, вскакивая. – Оглянись! Это нас чэк-най пожег! Мы без дома остались! Мы в Храм идем? Мы тут остаемся! А не выйдет, погонят нас отморозки – дальше в тундру пойдем, к родичам. Там не уживемся – к совсем дальним родичам отправимся, к хант-манам рода Пор, которые в тайге поселились. – Он со вздохом добавил: – Хоть они все и «поросюки». – Орунг прижал нос пальцем и похрюкал. – От мэнквов-людоедов свой род ведут, и нам, честным хант-манам рода Мось, от них бы лучше подальше! Да только к ним мы пойдем, а в Храм – нет! И жрица твоя нас в гости не зовет – она только припасов наших хочет! Девчонка нивхская и младенец – они тоже не в Храме, они тут, у нас! А мы их даже накормить не можем – потому что жрица тоже тут!
– Тише, дети, тише! Тише, Орунг! – опасливо косясь на оглянувшегося в их сторону стражника, прошептала мать, одной рукой хватая за край парки Орунга, а другой придавливая колено Пукы. – Не ссорьтесь, мальчики! Если еще и родичи меж собой ссориться начнут…
Орунг коротко выдохнул и, не сводя с Пукы пронзительного взгляда, медленно опустился на место. Пукы только плотнее обхватил руками тощие коленки. Яростно сопя и стараясь не глядеть друг на друга, братья мрачно уставились в разные стороны.
– А давайте вот что! – Мать торопливо рылась в тутчане – мешочке для швейных принадлежностей,
