— Мне шлемом набило шишку, — хвастливым тоном констатировал Деггет.
— Надеюсь, этим наша доля неприятностей исчерпана.
Деггет рассмеялся. От его гогота проснулся Малкин.
— Прибыли? Можно двигаться? — с ходу спросил он.
— Сейчас 13.03 по корабельному времени, — сказал Деггет. — По расписанию мы должны ждать до 13.15. Если Филлис не проснётся, будить его и ждать до 13.20.
— Пусть попробует не проснуться, — ухмыльнулся Малкин, — у меня всё затекло. А Правила — это вообще какая-то глупость на пятьдесят процентов. Мне не разрешили взять с собой даже талисман.
Деггет повернулся к русскому.
— Вот-вот. Мне отец на свидании дал значок с американским флагом. Крохотный! Он весит меньше, чем ежедневные колебания массы моего тела, и вот вам — нельзя, отобрали!
— А у меня серьгу из уха достали и не позволили взять, — неожиданно сказал Филлис, который, оказывается, уже не спал.
— И только наш тореро ничего с собой не взял и поэтому не жалуется, — ехидно сказал Малкин.
Борхес чувствовал во рту привкус металла. Крестик по-прежнему был за щекой. Он мог аккуратно выложить его в раздевалке. И соврать Марии потом.
Нет, не мог. Мария хотела, чтобы Бог был с ним.
В крестике не было Бога. В нём была Мария.
— Ладно, хватит веселиться, — сказал Деггет. — Кто помнит весь порядок действий?
— Ты, конечно, — улыбнулся Филлис.
— Тогда напоминаю. В 13.15 мы отстёгиваемся и проводим полную проверку самочувствия. В 13.45 мы едим, в 14.05 мы уже должны быть готовы к обратному прыжку. В 14.10 мы садимся в кресла. В 14.22 корабль, сделав полный виток вокруг планеты, снова оказывается в исходной точке и совершает второй прыжок. Вот и всё.
— Мы хоть увидим Этрею? — спросил Борхес.
— Да, — ответил Деггет, не почувствовав иронии. — Иллюминаторы открывать не будем, но обзорный экран сейчас включим.
Они болтали о чепухе ещё несколько минут. Когда электронный хронометр перед ними показал 13.15, Деггет отщёлкнул крепежи скафандра.
— Джентльмены! Мы совершили первый в истории человечества гиперпространственный переход, и с нами ничего не случилось! Ура!
— Ура! — закричали Филлис и Малкин.
«Нужно ещё вернуться», — подумал Борхес.
Деггет уже копошился возле приборной панели. Помещение позволяло всем четверым быть на ногах одновременно, но при этом оказывалось довольно тесным, поэтому Борхес остался сидеть. Защитный кожух обзорного экрана пошёл вверх. В каюту влилась бесконечная звёздная ночь, пустая и холодная, и Борхес закрыл глаза, чтобы не утонуть в ней.
— А где Этрея? — спросил Филлис.
— Должна быть видна с другой камеры, — ответил Деггет.
Он начал щёлкать тумблерами. Вид сменился. Теперь на экране возникла планета в белесой облачной дымке, невероятно похожая на землю. У открывшего глаза Борхеса возникло ощущение, что никакого перехода не было, а они просто летят сейчас по земной орбите, что посадку обратно можно совершить в любой момент при помощи обычных маневровых двигателей.
Этрея стала вторым после Земли миром, пригодным для обитания людей — по меньшей мере, так утверждали астрономы. Если переход завершится удачно, уже следующая экспедиция совершит высадку на планету для подтверждения гипотезы.
— Господа, у нас проблемы, — вдруг сказал Деггет.
Все посмотрели на капитана. Тот нахмурился и переключил тумблер. Изображение планеты снова сменилось звёздным пейзажем.
— Это вид с боковой камеры, — сказал капитан.
— И что? — спросил Малкин.
— С боковой камеры мы должны видеть поверхность планеты. А мы только что видели её с задней камеры.
Он снова переключился на вид планеты. Этрея чуть уменьшилась в размерах.
— Мы не на орбите. Мы дрейфуем в сторону от Этреи, — констатировал Борхес.
Ни о какой проверке самочувствия речи не шло. В 13.23 у пульта управления остались Деггет и Филлис. Малкин и Борхес сидели в креслах, накрепко пристёгнутые. Борхес аккуратно, пока никто не обращал на него внимания, вынул крестик из-за щеки и повесил на шею. Цепочка была коротенькой, но её хватило, чтобы крестик скрылся за воротом комбинезона полностью.
— Включаю маневровые двигатели, — отчеканил Филлис.
— Координаты точки заданы.
Корабль тряхнуло.
— Ты знаешь, какое у нас окно? — спросил Малкин Борхеса.
— Около секунды.
— Одна целая триста двадцать пять тысячных секунды, — сказал Малкин.
— У них получится. Они тренировались два года.
Малкин замолк.
— Мы вышли на орбиту, — сказал Деггет.
— Сколько потеря? — спросил Филлис.
— Двадцать семь минут четырнадцать целых восемьсот четырнадцать тысячных секунды.
— Сейчас рассчитаю.
Конечно, Филлис считал не сам. Вычислительная система корабля считала данные до пятисоттысячного знака, чтобы исключить малейшую погрешность. На схеме, которая высвечивалась на экране, отображалась точка, в которую они должны были попасть в определённый момент времени для того, чтобы переместиться обратно. Связь на таком расстоянии просто не действовала. Поэтому центр открывал гиперпространственный переход трижды. В 14.22:276, в 15.56:491 и в 17.03:449. На большее у центра просто не хватало энергии. Если корабль не попадает в точку перехода точно в срок, он не совершает прыжка, а продолжает движение по орбите.
Если корабль не попадает в точку перехода ни в первый, ни во второй, ни в третий раз, он остаётся на орбите. Или на планете. Когда придёт помощь и придёт ли она вообще — неизвестно.
— Сделано. Скорость движения по орбите задана.
Вздох облегчения Деггета услышали все.
— Тринадцать сорок три. Полагаю, имеет смысл приступить к трапезе, джентльмены, — сказал Филлис.
— Выполним хотя бы часть программы? — с ехидцей спросил Малкин.
— Угу, — хмыкнул Филлис.
Деггет плюхнулся в кресло, обмяк, расслабился.
— Распаковывайте, — сказал он.
Малкин открыл шкафчик в боковой стенке отсека и извлёк металлическую коробку.
— Выглядит как школьная ссобойка, — улыбнулся Филлис.
— Она, похоже, и есть, — подытожил Малкин.
В коробке был полный набор обыкновенной пищи: четыре порции саморазогревающихся бифштексов, гарнир, салаты, фрукты, сладкие кексы на десерт, четыре небольших термоса.
— Когда-то ели из тюбиков, — мечтательно сказал Деггет, вонзая в свой бифштекс вилку.
— Да уж, романтика… — отозвался Филлис.
Из каждого кресла выдвигался маленький столик, позволяющий есть в достаточном комфорте. Некоторое время раздавалось только молчаливое чавканье.
— Интересно, кто в последней гонке выиграет… — сказал Филлис.
