соизволения на рабыню в то время как и сам слышал лишь описания её внешности, поскольку я запретил допускать в её покой кого бы то ни было, включая и тебя. Впрочем, она твоя — после меня, конечно же, и причина моего столь быстрого согласия заключается в том, что я хотел бы как можно скорее услышать всё- таки волнующие меня новости о событиях, происходящих на северных границах, и я надеюсь, что ты удовлетворён моим ответом и не будешь больше откладывать эту важнейшую государственную тему в угоду своим плотским наслаждениям…
Я провожу рукой по её бедру. Она прекрасна. Нет никого прекраснее её. Несметное количество женщин прошло через меня, и только эту я не хочу отпускать ни на секунду.
Иногда меня тревожит ход моих мыслей. «Империи нужна императрица», — думаю я. И гоню эту мысль прочь.
— Расскажи мне свою историю.
— Ты уже слышал её.
— Расскажи ещё раз. Мне нравится слышать твой голос.
Она смеётся.
— И твой смех, — улыбаюсь я.
Она целует меня в щёку.
— Я родилась рабыней, я дочь простого землепашца. Но я росла такой красивой девочкой, что местный рабовладелец, господин Порса, отвёл мне отдельную комнату и растил для того, чтобы сделать своей, когда я созрею. Он дал мне образование, научил манерам. Он умер внезапно, когда мне оставалось до шестнадцатилетия всего три дня.
— Он ждал твоего шестнадцатилетия?
— Да. Я перешла по наследству его дочери. Та ненавидела меня и отправила обратно на пашню. Но меня заметил проезжавший купец — и выкупил за очень небольшие деньги. Он привёз меня в город и сделал своей наложницей. Он был женат. Он тоже умер — и я перешла к его жене, которая продала меня в тот же день за баснословную сумму.
Она рассказывает это в третий раз, а я всё слушаю и не могу насладиться звуками её голоса.
— Мой новый владелец любил устраивать оргии с большим количеством женщин, и я была всего лишь одной из них. Его не стало год спустя, он оказался банкротом, и всё его имущество пошло с молотка — в том числе и я.
Меня пронзает одна мысль. Карл сразу бы разобрался, но моя голова работает не столь блестяще. Трое её владельцев умерло. А я? Может, это некий злой рок? Нужно спросить у Карла.
Единственное, чего я не хочу делать, — отдавать Анну ему.
Моя Золотая Армия уже три дня не видит своего Императора. Объявлено, что Император лично отправился на северные пределы, чтобы решить проблему горцев.
Объявлять, что Император болен, — нельзя. Тем более, что он болен женщиной.
Даже когда у меня жар, мои врачи приводят меня в порядок, я одеваюсь и каждое утро появляюсь на балконе. Потому что Император не болеет. Не имеет права болеть.
Мне хочется сказать Анне, что она должна быть моей императрицей. Нельзя. Рано.
Я встаю с постели и подхожу к окну.
Странно, но я никогда не думал о том, чтобы кто-то заменил меня на балконе Золотого Дворца. И Карл никогда не советовал мне подобного. Вряд ли солдаты разберутся, кто приветствует их — с такого-то расстояния. Надо отдать приказ завести двойника.
Анна нарушила чёткое расписание моей жизни. Она превращает меня из марионетки в человека. Я не хочу быть человеком, потому что я — Император.
— Вернись ко мне, — говорит она.
Я не могу устоять.
Мы лежим, обнявшись, и кажется, что я должен дышать ей, как воздухом, потому что она — мой воздух, мой ветер, мои травы и деревья, она — моя Золотая Армия.
Отдать Карлу? Никогда.
Только одна мысль меня тревожит. Мысль о смерти.
Когда я иду умываться, уже почти полдень. Анна по-прежнему нежится в постели, а я сижу в кресле в соседней комнате. Меня причёсывают, бреют, готовят к решению государственных дел.
Но все мои мысли — об Анне. И тогда я встаю, отталкиваю этих льстецов, этих прилипал и подлиз, опрокидываю тазик с водой, и возвращаюсь в спальню. Нет ничего, кроме этой комнаты. Нет никого, кроме этой женщины на кровати.
— Отчего умирали твои владельцы?
— Первого подвело сердце. Он шёл в мою комнату, чтобы проверить, как меня готовят к свадьбе. Второй умер, уходя от меня. Я — жаркая женщина, ты знаешь это, мой Император. Ему было около пятидесяти, его сердце тоже не выдержало.
Она замолкает.
— А последний?
— Последнего убила одна из его наложниц. Я видела это. Она взяла нож и вонзила ему в спину. Это была сцена ревности. Не каждая женщина готова делить мужчину с десятками других.
— А ты готова?
Она лукаво улыбается.
— Ради тебя, мой Император, я готова на всё.
Во мне борются два человека. Один верит ей, другой видит в её руке нож.
Карл должен рассудить этих двоих, но сейчас не время думать о нём.
— А ты готова отдать жизнь ради своего Императора?
Если бы она с жаром воскликнула: «Готова!», я бы не поверил.
— Не знаю, мой Император. Я не думала об этом.
Она честна. Имею ли я право сомневаться в ней?
Как бы я отреагировал, если бы она ответила отрицательно?
— Хватит говорить, мой Император, — шепчет она мне в самое ухо. — Я же с тобой, зачем ты думаешь о грустном. Я всегда буду с тобой.
Я чувствую, что она недоговаривает.
Я буду с тобой.
До самой смерти, мой Император. До самой твоей смерти.
— Карл, — я предпочитаю сразу перейти к делу, не рассусоливая долго, ибо долгие разбрасывания слов ведут к итоговой пустоте, а мне нужен совет, причём совет настоящий, не только моего помощника, но и моего друга, каким, кажется, Карл является, — у меня есть к тебе вопрос, который может тебе не понравиться, но тебе придётся его стерпеть, сдержаться, как никогда ранее тебе не приходилось сдерживаться, но имей в виду, что я готов слепо последовать твоему совету, каким бы он ни был, полностью и целиком вверяя себя твоему могучему разуму, друг мой, если я, конечно, имею право так тебя называть…
Он сидит рядом со мной, от него чудовищно пахнет потом, но это я могу ему простить, и только лишь ему, поскольку никакой запах не может отменить ценности Карла, его замечаний и советов, а он выглядит, как обычно, и я думаю, как редко я вижу Карла стоящим, я могу вспомнить всего два-три случая, когда он входил в комнату позже меня, и это вряд ли обусловлено его пунктуальностью, а, скорее, моей медлительностью и отсутствием необходимости куда-либо торопиться в случае встречи с Карлом, беседа с которым в любом случае превращается в многочасовой марафон на терпение и выносливость.
— Что тревожит тебя, мой император, ведь практически все внешнеполитические проблемы решены, и даже со столь часто упоминаемыми горцами ситуация нормализовалась, оставляя тебе гораздо больше времени для размышлений, развлечений и дел личного свойства, обустройство каковых, как мне полагается, не менее важно, нежели решение проблем государства, особенно в той ситуации, в которой ты находишься сейчас, когда тело твоё услаждает прекраснейшая из всех наложниц, когда-либо присутствовавших в этом дворце…
