Святослав Логинов
Крыса пришла
Сентябрь: тёплый, солнечный, сухой. Но перед рассветом трава густо серебрится инеем первых утренников. И в доме появляются мыши. Махонькие безобидные полёвки с лёгким стуком бегают за обоями, где для них довольно места, ведь обои наклеены на бревенчатую стену. Вреда от полёвок ни малейшего, но спать они не дают. Когда крошечные лапки топочут за обоями в десяти сантиметрах от твоей головы, всё время чудится, что мышь сейчас прыгнет на лицо и вцепится. Хотя, чего ради ей прыгать и чем вцепляться?
Тем не менее, я покупаю мышебойку и объявляю войну шумливым соседям. Список жертв растёт, но писк за обоями только усиливается. Впору думать, что «список» и «писк» — однокоренные слова.
Но однажды смолк писк, шебуршание, топоток. Пала тишина, недобрая, угрожающая. Вместе с тишиной в дом пришёл ужас. Проснувшись от этого вселенского молчания, я лежал в постели, не смея шевельнуться. Я знал, что мои соседи — мышки здесь, но, ни единая не пробежит, не пискнет, не ворохнётся. Ужас сковал всех и в молчании бродил по дому. Таинственное сверхзнание подсказало: Крыса пришла.
Хозяйка, повелительница ночи, ничего общего не имеющая с хвостатыми грызунами, которых случалось бить во время работы в магазине или на северной шабашке. Те были крысы, а эта — Крыса. Те грызли, шумели и гадили, эта пришла как хозяйка по своим неведомым делам, и мир замер в тоскливом ожидании.
Потом резким чужеродным звуком стукнула мышебойка, а следом раздались частые злые удары, словно кто-то бил по полу плетью, резко, без замаха, так что между хлопками не успевало пройти и секунды. Звуки эти привели меня в чувство, я вскочил с постели, зажёг свет и, прихватив полено, кинулся в кухонный угол, где стояла мышебойка.
Там на полу, неподалёку от опрокинутого механизма, сидела Крыса. Она тёрла лапами морду и резко, справа налево била по полу хвостом. Именно эти удары я принял за щелчки плетью.
Более огромной крысы я не мог представить. В царстве грызунов её просто не с кем было сравнивать. Шерсть с густой проседью; хлещущий хвост напоминал уже не червяка, как у иных крыс, а змею. На меня крыса не обращала ни малейшего внимания: она тёрла лапами голову и хлестала по полу хвостом.
Я резко шагнул вперёд и ударил поленом.
Крыса упала.
Лишь через минуту я сообразил, что же произошло. Маленький, рассчитанный на мышь, капканчик не мог зажать большущего зверя, но стальная скоба ударила крысу по голове и оглушила её, а, возможно, и пробила череп. Неудивительно, что крыса тёрла лапами голову. Удивительно другое: как седой, умудрённый жизнью зверь мог попасть в столь простую ловушку? Зачем это ей понадобилось?
Я вынес убитую на улицу, на ступени крыльца, куда выносил пойманных мышей. Утром, когда рассветало, прилетали сороки и уносили нашу общую добычу.
В то утро я был разбужен диким сорочьим ором. Осторожно выглянул в окно. Крыса лежала там, где я оставил её, а вокруг, не смея приблизиться вплотную, суетились пять сорок. То одна, то другая подскакивала поближе, но немедленно отдёргивалась, словно мёртвая крыса огрызалась на любого, кто подойдёт слишком близко.
Любоваться зрелищем можно было долго, но, в конце концов, наскучило и оно. Я занялся обычными утренними делами, но вдруг замер. Смолкло сорочье стрекотанье, и среди дня обрушилась та самая ночная тишина, сказавшая яснее громких слов: «Крыса пришла». И вновь тишина была нарушена мерными, неживыми звуками. Только теперь то были не удары хвоста, а непонятное шорканье, словно метлой мели по застывшей вселенной.
Я метнулся к окну. Крысы не было, сгинули и сороки, а в сторону недальнего леса неторопливо улетал величественный чёрный ворон. Не пронырливая серая ворона, каких полно всюду, а ворон — одна из самых больших птиц наших краёв. Широкие крылья при каждом взмахе производили тот шум, что так напугал меня.
Огромная птица с лёгкостью могла унести мёртвую крысу, но я видел, что, ни в клюве, ни в лапах ворона нет ничего. Крыса исчезла бесследно.
Лишь когда чёрная точка истаяла над лесом, я понял, что произошло. Крыса никуда не девалась. Закончив земные дела в прежнем обличье, она улетела к новой жизни. Крыса ушла, но она вернётся.
Осенью вместо привычных полёвок пришли крысы. Обычные серые разбойницы, наглые и грызливые. Они портили овощи, сложенные в сенях, громко грызли половицы, расширяя мышиные ходы, и повсюду оставляли катышки помёта.
Единственным способом борьбы оставалась мышебойка, когда-то изничтожившая реинкарнацию старой крысы. В использовании этого орудия убийства имелись свои хитрости. Ловкие мышки съедали приманку так аккуратно, что мышебойка не срабатывала и оставалась стоять пустая, хотя и настороженная. Эту проблему я решил радикально. Стальной крючок с приманкой не зацеплялся ни за что, кроме самой приманки. Проволочина, прижимающая ударную скобу, тоже втыкается в приманку, минуя крючок. Теперь, если приманка будет съедена, капканчик сработает наверняка. Разумеется, ни бесплатный сыр, ни колбаска, давления пружины сдержать не могут. В качестве приманки берётся сухая корочка хлеба, которую слегка сдобрили нерафинированным подсолнечным маслом. Лакомство это для всякого грызуна желанней любого сыра.
Но вот беда, любовно снаряженный механизм не приносил удачи. Два, а то и три раза за ночь раздавался звонкий щелчок, означавший, что мышебойка сработала впустую, а проклятая крыса уходила, унося промасленный кусочек хлеба.
Тем не менее, всякое упорство бывает вознаграждено. Однажды вслед за холостым щелчком раздался громкий писк, а затем непонятное бряканье. Я заполошно вскочил, врубил свет и увидал дивное зрелище. По кухне металась крыса, а на хвосте её болталась, брякая, мышебойка.
Покуда я хватал полено, крыса ворвалась в комнату и, оборвав кончик хвоста, ушла под кровать.
Строго говоря, никакой кровати у меня в деревне нет. Есть пружинный матрац, лежащий на двух досочках. Досочки нужны, чтобы между матрацем и полом оставалась щель, иначе матрац будет сыреть, а то и заплесневеет. Вот в эту щель и ушла увечная крыса.
Вооружившись старой калошей, я подошёл к матрацу и резко поднял его.
Крысиное гнездо представляет собой чрезвычайно неаппетитное зрелище. Вдвойне противно сознавать, что оно находилось в каких-нибудь пятнадцати сантиметрах от моего тела. Когда я ложился спать, присоседившиеся крысы грелись моим теплом. Причём продолжалось это довольно долго, во всяком случае, крысиха успела вывести детёнышей.
Взрослые крысы от ударов калошей благополучно увернулись, а вот кинувшихся врассыпную крысенят я поубивал немедленно — забраться в щель под плинтусом сумел лишь один.
Затем мне пришлось среди ночи убирать мусор и убитых крысят (пять штук!), а следом мыть пол и перетряхивать постель. О судьбе сбежавших я старался не думать. Они напомнили о себе сами. Уже под утро, когда в комнате стало почти светло, я был разбужен не шумом даже, а движением. Через комнату, не скрываясь, бежала бесхвостая крыса. В зубах она тащила детёныша — последнего из всего выводка.
Я схватил верную калошу, но крыса-мать выпустила детёныша и, увернувшись от удара, ушла в кухню, где выловить её среди дров и кухонной мебели было практически невозможно. А крысёнок, обратившись в крошечный пушистый шарик, укатился под плинтус. Я и не знал, что там имеется подходящая щёлка.
Однако незваным гостям недолго оставалось разбойничать в моём доме. Уже миновала средина октября, я собирался в город. Урожай был собран и закопан в яму, облицованную кирпичом. Добраться туда крысы не могли. Всё, что было в доме съедобного, я распихал по железным и стеклянным банкам или сложил в пятидесятилитровый молочный бидон и накрепко задраил его. В доме стало голодно, лишь корочка, заряженная в мышебойку, дразнила нюх ароматом подсолнечного масла. В ближайшую ночь крысюк сунулся
