– Ребятки становятся все лучше, все сообразительнее! Да сиди ты, сиди! Находишься еще: в ногах правды нет, – сказал он палачу.
Палач благодушно кивнул и вновь затянул веревку на поясе узлом. Он был доволен, что не пришлось вставать, лезть на столб и вообще работать. Палач был, как всегда, не пьян, но и не трезв. Правый глаз у него косил в переносицу чуть ли не с четырехтысячного мига послерассветья.
«Интересно, – подумала Танья. – За выпивку полагается виселица. Кто будет вешать палача, если потребуется? Или палачи вешаются сами? Занятный логический казус».
Порой Танье становилось досадно, что никому ничего нельзя сказать. С кем-то поделиться своими мыслями. Не теми, что должен иметь всякий добропорядочный магус, а теми, что ты чувствуешь на самом деле. Вообще никому и ничего. Всякий донесет и правильно сделает, потому что два гранда на дороге не валяются. Порой ей казалось, что то в одних, то в других глазах она замечает это желание поделиться… но опять же, два гранда ни у кого не лишние.
Клеп Клепыч кратко пошептался с магом Тиштрей и вновь важно откашлялся.
– С учетом изменившихся обстоятельств седьмым становится… – Он в последний раз оглянулся на тоскливо затихшего Жоро Жико, к которому, с интересом поглядывая на его мешочек с самородками, направлялись сразу два санитарных магуса.
Гулеб ухмыльнулся. Он знал, кто будет седьмым.
Когда официальная часть завершилась и всех их отпустили до завтрашнего утра, к Танье уверенно подошел Гулеб.
– Надеюсь, ты не в обиде? – спросил он, ласково глядя на нее. – Я знал, что тебя не повесят! Выкрутишься. Что ты делаешь сегодня вечером?
Танья отвернулась.
– Толку яды! Не суйся ко мне!
Гулеб улыбнулся. Улыбка у него такая, что растапливала любое женское сердце, как мороженое.
– Не злись! Подумаешь, с кем не бывает! Сходим куда-нибудь? Последний вечер все-таки, надо отметить!
– Я устала. Завтра трудный день, – сказала Танья.
Танья действительно очень устала, однако возвращаться в Замогильный переулок не собиралась. Да и что ей там делать? Собирать вещи? Но единственной вещью, которой она дорожила и которую тщательно прятала, был контра-босс. Одежду? Но ее тряпье так ужасно, что даже пару раз влезавшие в ее отсутствие воришки ничего не взяли.
Она медленно шла по городу, мысленно прощаясь с ним. Как бы страшен ни был их мир, завтра ей предстоит расстаться с ним навсегда. Вечерело. Еще несколько часов – и хлынет дождь, который будет идти до рассвета, как по часам. А потом снова жуткая жара, от которой уже к полудню земля высохнет и потрескается.
Между частоколом и зданием арсенала был уютный закуток – днем не слишком раскалявшийся, а вечером не пропускавший сквозняков. Танья свернула в него и устроилась на каменной скамейке немного отдохнуть. Пользуясь хорошей погодой, туда вывели человек двадцать детей, едва разменявших третью тысячу дней. В школы здесь ходили вечерами – не так жарко.
Перед учениками, поигрывая утяжеленной указкой, которую при случае можно было метнуть, как копье, прохаживалась учительница Зубья Дьери. В очках и с челкой, она походила на пони. Танье выпал редкий шанс встретиться с ней, когда Зубья была еще практиканткой. Именно их класс достался ей для первого урока.
По неопытности Зубья Дьери явилась в сопровождении не солдамагов, а всего лишь двух стражников из городского управления. Стражники были пожилые, сонные, с идиотскими секирами устаревшего образца. Понятно, что рубить ими они никого не будут, а вопли и мат… да кто их слушает? Те из учителей, кто поумнее, на первые уроки приводили с собой свору из трех-четырех натасканных и голодных псявок, а тут… Шляпа, да и только!
Результат не заставил себя ждать. Незадолго до конца урока у Зубьи срезали мешочек с самородками. А перед финальным дребезгом кто-то, кого так и не нашли, со свистом раскрутив пращу, подшиб ей камнем глаз. Стражников забросали лавками и крышками от парт, и усмирены были только старым магом Кылоппом, который, прихрамывая и щурясь, спокойный, как удавс, вошел в класс с заряженным арбалетом. С тем самым, который теперь сторговал Юрсону.
Зубья Дьери оказалась упорной. Разбитую бровь зашила. Душу заложила мешками с песком. Школу не бросила. Приобрела опыт, научилась замораживать взглядом и не садиться на отравленные кнопки. Теперь вот тренирует молодняк.
«Все идет своим ходом! – подумала Танья. – Мы выучились. Теперь их очередь!»
Она сидела и слушала, как Зубья Дьери дает малышам уроки мудрости.
– Итак, дети, собираемся с мыслями и срочно вспоминаем, чего нельзя делать ни в коем случае! Может, вы слышали что-то раньше? Подсказываю: правило пяти пальцев! Возможно, кто-то сумеет заработать свой первый гранд! Ну!
Каким бы ни был класс, сильным или слабым, в каждом обязательно найдется свой Шурей Шурассо.
– Нельзя любить… нельзя дружить… нельзя бескорыстно помогать… нельзя надеяться… – немедленно выпалил тощенький, в бледных веснушках мальчик.
Одобрительно кивая, Зубья загибала пальцы.
– Мало! Четыре! Ну-с, кто вспомнит еще?
Но, увы, как ни хотелось детишкам заработать гранд, творческие идеи у коллектива иссякли.
– Нельзя… нельзя… – бормотали они. – Может, жалеть?
Зубья тряхнула челкой.
– Мимо! Жалеть входит в любить и дружить! Думаем дальше!
– Проносить на уроки трехгранные кинжалы! – не удержавшись, громко подсказала Танья.
– Кинжалы проносить! Кинжалы! – воодушевились мелкие.
Учительница повернулась, близоруко прищурилась на Танью и, узнав, благосклонно кивнула ей.
– Браво, Танья! Отличный образец ситуативной лжи! Вот видите, дети: наша прошлогодняя выпускница, победившая в Великой Гонке, солгала вам, а вы поверили!.. Берите пример!.. Так чего нельзя? Думайте, думайте!
– Верить! – додумалась девочка с сыпавшимися молочными зубами.
– Умница! – Зубья Дьери загнула последний палец. – Вот мы и сформулировали главное! Верить нельзя! Никогда, ни за что и никому! Один гранд! После урока подойдешь ко мне – я отмечу!
Девочка с сыпавшимися зубами издала счастливый вопль.
– А я? А мне? Она одно правило вспомнила, а я четыре! – жалобно проскулил юный двойник Шурея Шурассо.
– А тебе – гранд штрафа! Руку потому что надо поднимать!.. – веско произнесла Зубья Дьери.
Молодых людей она терпеть не могла. Даже совсем юных. Из них потом вырастают половозрелые негодяи, которые, не задумываясь, бросают учительниц с челочками ради накрашенной помощницы торговца противоядиями.
Танья встала и пошла вдоль стены арсенала, ловя полные любопытства взгляды детей. Еще бы – не каждый день увидишь настоящую победительницу Великой Гонки!
Все же Танья не обманывала себя. Как ни мил был ей закуток у арсенала, даже с ним она расставалась без малейшего сожаления.
Ночью Танью грубо разбудили. Перевернули гамак и вывалили ее на пол. Вначале она увидела грязые сапоги, а затем и двух солдамагов в сырых плащах.
– Вставай! Тебя ждет мать-опекунша!
– Зачем ждет? – испуганно спросила Танья и заработала толчок сапогом.
– Не болтай! Пошевеливайся!
На улице хлестал проливной дождь. В свете двух лун небо казалось прошитым серебряными струями. Очень красиво, но лишь когда смотришь из окна. Ни один из солдамагов не поделился с Таньей плащом, и она вымокла быстрее, чем средний маг успеет выговорить слово «кошмар». Солдамаги довели ее до низенького одноэтажного домика и тщательно обыскали. Танья надеялась, что ей оставят хотя бы нож-
