видит себя со стороны сидящую на камне и повисшую на ней, как пиявка, мать-опекуншу.
В испуге Танья рванулась к своему телу, ничего так страстно не желая, как вернуть его, но пробиться не смогла. Она была слишком легкой и большой, чтобы втиснуться в эту тесную и находившуюся далеко внизу раковину. Ее уносило куда-то, постепенно рассеивая. Танья стала огромной, как весь их мир, только очень неплотной. Где-то внутри ее бежали реки и шумел от ветра лес, спорили и смеялись люди, скользили в морской толще плоские тела рыб и рычали в изрезанных высохшими ручьями долинах борсы.
А потом, когда Танья сделалась такой огромной, что никакой мир не мог вместить ее, и солнце лежало в ее изголовье, как подушка, что-то вспыхнуло у нее перед глазами, и все исчезло…
Глава 4
Последний день каникул
Всякое действие, повторенное триста раз подряд, становится привычкой. Триста раз победил безволие – приобрел волю. Триста раз отжался, пусть даже в сумме – руки станут крепче. Триста раз подряд сдержался и не накричал – стал сдержанным.
Герман Дурнев, председатель В.А.М.П.И.Р., крупный предприниматель, народный избранник и просто многогранная личность, разгуливал по квартире в сапогах графа Дракулы и с его короной на голове. Он был кисел, мрачен и недоволен жизнью: завтра его дочь Пенелопа, прилетавшая в Москву на каникулы, вновь отбывала в свой ужасный Тибидохс, или как он там называется. Этот Ты-Бы- Сдохс Дурнев ненавидел со всей гремучестью потомственного вампира.
– Нинель! А если мы спрячем ее чемоданы? – предложил он, осененный внезапной идеей.
Тетя Нинель лежала на диване, ложкой поедала из банки джем и читала пухлый роман дамского автора Романа Пупса, которым была увлечена не меньше, чем ее дочь Пенелопа своим Гэ-Пэ.
– Ах, Герман, какой он прекрасный человек и тонкий стилист! Как замечательно он пишет: «Он ее поцеловал!» Ты понимаешь, Герман?.. Поцеловал! Не пнул, не накричал, не метался перед глазами, как ты сейчас, а поцеловал! Ты мог бы написать книгу о любви?
Самый добрый депутат чихнул от злости и пнул диван, из чего следовало, что книгу о любви он написать может, но не собирается.
– Нинель! Пипа завтра улетает!.. Ты понимаешь, что я тебе говорю! Давай ее задержим! Примотаем скотчем к кровати, выкрадем вещи! Все, что угодно!
Тетя Нинель тщательно облизала джем с ложки и, заложив ею роман Пупса, села на диване, свесив ноги.
– Герман! – сказала она серьезно. – Немедленно прекрати истерику! Будь мужчиной!
Однако ее супруг мужчиной быть категорически не желал. Он хотел желтеть, пыхтеть и не отпускать от себя Пенелопу.
– Ты плохо знаешь свою дочь! – продолжала тетя Нинель. – Она не я. Заесть ее тебе не удастся. Ее не удержат ни сейфовая дверь, ни каменные стены! Она рвется в свой Тибидохс и попадет туда, даже если ей придется пройти по нашим трупам! Мы должны были думать об этом раньше, но ты, как чокнутый, носился в такси по Москве: искал ей яблоки без косточек!.. Это ты во всем виноват!
Дядя Герман схватился за шпагу.
– Не смей так говорить, женщина! – взревел он.
Такса Полтора Километра уныло заскулила из-под стола, напуганная грозным криком повелителя вампиров. Бедная собака полчаса страдала, измученная теми же сложностями выбора, которые когда-то загнали в гроб ослика мага Буридана. В желтой миске у нее был гусиный паштетик, в синей – прокрученная через мясорубку куриная грудка. Расстояние до обоих мисок абсолютно одинаковое. Полтора Километра лежала на ковре и, закрыв глаза, вздрагивала ушами, пытаясь просчитать самый короткий маршрут или хотя бы проголодаться.
В комнату вбежал Халявий. Внучок бабы Рюхи в последние месяцы возжаждал независимости и с утра до вечера бегал по собеседованиям в поисках работы, которая, с одной стороны, не требовала бы вообще никакой работы, а с другой – хорошо оплачивалась бы. К его удивлению, даже в таком городе, как Москва, подобных работ было на удивление мало.
– Кошмарный день! Генеральные директоры уже повсюду есть, а если где-то их и ищут, то только на отсидку! Да еще требуют, чтобы умел читать и подписываться!.. – пожаловался он.
– А ты не умеешь? – удивилась тетя Нинель.
Халявий развел ручками.
– Все зависит от положения Луны и от того, кем я себя воображаю! – уклончиво ответил он. – Я так голоден, что съел бы свой ботинок! Никто не хочет меня накормить?
Желающих не обнаружилось. Тетя Нинель посоветовала Халявию повернуться лицом к двери, идти по компасу строго на север и никуда не сворачивать.
– И что там будет? Открытая шахта лифта? – подозрительно спросил оборотень.
– Там будут кухня и плита!
Халявию это показалось сложным.
– Я плитами не питаюсь! – заявил он. – Ну смотрите! Вы сами меня вынудили!
Он схватил собачью миску, и куриной грудки не стало. Перепуганная такса немедленно кинулась к гусиному паштету и, забыв все сомнения, принялась его поедать.
Тетя Нинель залюбовалась своей кушающей собачкой. У той живот подметал пол, но супруге председателя В.А.М.П.И.Р. все казалось, что она худенькая. Та же история была и с Пипой, которую тетя Нинель искренне считала морящей себя голодом. Целые летние вечера уходили на то, что тетя Нинель, заламывая руки, бегала за дочерью по квартире и кричала: «Съешь котлету, негодница! Не смей себя уничтожать! Не для того мы с отцом тебя растили, чтобы от тебя осталась одна тень!»
И Пенелопа, чья голодовка длилась минут двадцать с момента последнего куска торта, вынуждена была отправлять вслед торту котлету.
– Герман, это тебя утешит! – неожиданно вспомнила тетя Нинель. – Таня тоже уезжает! Я уже целый месяц брезгую выходить на лоджию! Она там все завалила своим контрабасом!
Услышав ужасное слово «контрабас», дядя Герман вздрогнул. Он не забыл еще, как из-за этого контрабаса однажды стал кроликом Сюсюкалкой. Он и сейчас не мог спокойно смотреть на морковь. Руки прижимались к груди, как у послушного зайчика, уши начинали вздрагивать, а передние зубы удлинялись на полпальца. Хитрые враги дяди Германа пронюхали об этом его свойстве, и однажды на важном правительственном совещании в присутствии самого президента вместо микрофона подсунули Дурневу морковку. Скандал вышел страшный.
Тетя Нинель и дядя Герман разом повернулись к окну и прислушались, пытаясь определить, где сейчас Таня. Торчит у себя на лоджии с книжкой или улетела куда-то. Вечно ей не сидится.
– Да, Герман! – вспомнила тетя Нинель. – Если ты не против! Сегодня мы с Пипой обещали взять эту особу с собой по магазинам! Пенелопочка просит у меня скромную норковую шубку, совсем коротенькую, чтобы виден был пояс со стразами, а эта наглая Танька, конечно, опять захочет дорогущий спортивный костюм из секонд-хенда.
– Что? ТАНЬКА? Ты берешь ее с собой? Тогда я остаюсь дома! – немедленно заявил дядя Герман.
На самом деле он был очень рад, потому что ненавидел ездить за покупками. Недаром говорят, что после похода по магазинам мужчина теряет ровно столько здоровья, сколько женщина его приобретает.
– Хорошо, любимый! – моментально согласилась тетя Нинель. – Все равно ты мне только кровь портишь своим злобным видом!
– Какую еще кровь? Не упоминай при мне о крови! – испуганно крикнул дядя Герман и принялся плевать через левое плечо.
Тетя Нинель с ее неосторожным языком случайно вторглась в величайший позор дяди Германа, заключавшийся в том, что Герман Дракула IV, повелитель живых мертвецов, не переносил даже вида крови – ни свежей, ни консервированной. И это с таким заместителем, как Верховный судья Малюта Скуратофф, рядом с которым даже помидоры зеленели от ужаса, не рискуя быть красными.
Танья очнулась в странной тесной комнате. Она вскочила и огляделась. Справа и слева были блестящие стены с крючками, за ее спиной – шторы, а прямо перед ней –
