– Она мне нравится в полном комплекте! Со всеми пальцами! – прорычал он.
Шурасик отвел Таню в сторону. Сразу к ним подошел и Глеб.
– Узнай, где можно найти и как убить птицу титанов! – велел Шурасик Тане.
– Как я это узнаю?
– Элементарно! См. питекантроп Тарарах! – веско произнес Шурасик.
Таня мгновенно сообразила, куда он клонит.
– Если Тарарах вылечил ее в прошлый раз…
– …то он знает, чем ранили птицу, не боящуюся ни огня, ни воды! Но тут и у меня, положим, есть кое- какие мыслишки. Но вот где искать птицу, для которой не существует ни времени, ни пространства? – напористо заявил Шурасик.
– Тарарах никогда не скажет!
Согнутым пальцем Шурасик почесал переносицу.
– Мне – да. Глебу тоже. А к кому Тарарах относится лучше всего?
– Конечно, к тебе, Танюша! К тебе просто нельзя относиться плохо! – уточнил Бейбарсов с самой милой, с самой ослепительной улыбкой из своей роковой коллекции.
– Да, но…
Глеб прищурился. Глаза у него стали холодными.
– Что «но»?
Тане захотелось боднуть его лбом в нос, чтобы он был не таким красивым.
– Хорошо, Глебушко, я узнаю! – пообещала она, передразнивая Абдуллу.
У Бейбарсова дрогнуло веко. Он был обидчив.
– Очень на это надеюсь. Это и в твоих интересах! – сказал он и, повернувшись, вышел.
За ним последовали Шурасик, вспомнивший, что он не окончательно указал Свеколт ее скромное женское место в структуре будущих семейных ценностей, и Гуня, спохватившийся, что в то время, как обед уже где-то там, он еще где-то тут.
В комнате остались Таня и Гробыня. Таня подошла к своей кровати и, перевернув забрызганное одеяло на чистую сторону, рухнула вниз лицом. Гробыня продолжала тревожно разглядывать палец. Если поначалу ей показалось, что она дешево отделалась и пострадал только ноготь, то теперь разглядела на коже крошечную, едва заметную ранку. Хуже всего, что в нее попали желтые брызги от взорвавшейся книги.
Гробыня промыла ранку и заставила себя выбросить тревогу из головы. А лучший способ выбросить из головы свою тревогу – забить ее чьей-то чужой тревогой.
– Унываешь, Гроттерша? – поинтересовалась она.
– Нет.
– А я думаю: унываешь.
– Ну да. Унываю. Он оказался не очень героическим героем! – пожаловалась Таня в одеяло.
Зрачки у Склеповой расширились и сразу сократились, как у кошки.
– То есть ты его действительно…
– Непоследовательно ненавижу! – признала Таня, еще глубже втиснув лицо в одеяло.
Удивить чем-то Гробыню было невозможно. Ну разве что сказать ей, что она не самая красивая.
– Ну и умничка! Глеб не худший выбор. Какая выгода тебе непоследовательно ненавидеть Валялькина?
– Он Валялкин!
– Какая разница? Он всю жизнь будет ковыряться со своими магическими зверушками. Какие перспективы могут быть у ветеринарного мага, сама подумай? Глеб, конечно, жестче и подлее, но он и пойдет дальше. С ним можно многого достичь… – заявила Склепова.
Таня повернула голову и одним ухом легла на подушку, чтобы лучше видеть Гробыню.
– Слушай! Ты все так правильно говоришь!
– Ну дэк! Это ж я! – самодовольно сказала Гробыня.
– А чего тогда ты своего Глома не бросаешь? Он же тоже, извиняюсь, тучки ножничками не стрижет?
Гробыня тряхнула головой.
– Ты права, Гроттерша! Не пальцем в бровь, а пяткой в нос! Что-то у меня со мной не сходится. Казалось бы, такая вся, что хоть стоп-кран дергай, а трясусь, чтобы мой Гломик не ходил в дырявых майках! Очуметь! Блин, у меня палец болит! Все, Гроттерша, отвянь! Остаток дня я буду себя жалеть!
Глава 11
Гуляй, Таня, жуй вопилки!
Есть две жизненные установки: «все хорошо» и «все плохо». Все внешнее многообразие человеческого поведения определяется этими установками. Люди делятся на тех, кому нравится все, и на тех, кому не нравится ничего. На вторых вообще не имеет смысла делать ставку: что бы ты ни предпринял, им это заведомо не понравится.
Сентябрь в Тибидохсе всегда считался тяжелым месяцем, этот же сентябрь вообще бил все рекорды. Сарданапал был чем-то серьезно озабочен. Великая Зуби чаще бывала Сердитой Зуби. Готфрид Бульонский не расставался с копьем даже в столовой.
Обленившиеся за лето второкурсники, все на свете позабывшие, всемером зажигали одну спичку, после чего обнаруживали, что спичка невредима, а ближайший лес пылает. Призраки отбивались от могил, а хмыри от рук. Из подвалов лезла нежить, напуганная появлением титанов. Ослепленная ярким светом, нежить кучковалась в темных углах, что-то бурчала и тыкалась лбами в стены. Днем она бывала относительно безобидна, ночью же охотно пускала в ход зубы.
Поклеп, в обязанности которого входило расселить всех по комнатам, обеспечить постельным бельем, формой, магическими кольцами и решить мильон бульонов всяких мелких проблем, которые и перечислить невозможно, тихо зверел. Точнее, тихо он зверел лишь поначалу. Уже через несколько дней о Поклепе можно было сказать, что он звереет громко.
И, наконец, новички. Лопухоиды, еще вчера спокойно проживавшие с папами и мамами, теперь были либо ошарашены непривычной обстановкой и искали себе жалельщиков, либо ночами шатались по школе в поисках приключений и легко находили их, о чем свидетельствовали регулярно повторяющиеся вопли.
Раздирало, Карачун и Деревянная Баба отрывались по полной, пользуясь тем, что заклинаний от них никто не успел выучить. Каждое утро сердитая и заспанная Медузия отлавливала Гробовое Покрывало, в котором оказывалось от двух до четырех учеников. Доцент Горгонова отряхивала их от мелкого мусора и белых червячков и, выстроив попарно, отправляла к Ягге лечиться от заикания.
Безглазый Ужас, маленький жуткий призрак в заляпанной кровью рубахе, читал первому курсу историю потусторонних миров. Лекции он начинал с того, что долго разыскивал по классу свою оторвавшуюся черепную крышку. Обнаруживал ее под партой у какой-нибудь слабонервной девочки и, позванивая кандалами, просил приставить ее на место. После того как грохнувшуюся в обморок девочку выносили на ветерок, Безглазый Ужас грустно говорил:
– А теперь, друзья, давайте помедитируем! Примите позу лотоса! Закройте глаза! Вибрируйте диафрагмой! Вы – утлые лодчонки обособленных сознаний, путешествующие в Космосе Вселенского Разума! Отпустите вашу душу созерцать! Я буду вашим проводником!
Но, увы, вибрации диафрагмой обычно не удавались, потому что у Ужаса опять отпадала вконец расшатавшаяся голова, вываливалась грыжа или он обнаруживал, что забыл в подвале мозги, и торопливо мчался за ними, беспокоясь, что их раньше него отыщет поручик Ржевский.
В последние месяцы Ржевский распоясался и потерял уважение к главному призраку Тибидохса.
– Мне надо пораскинуть мозгами! – говорил он, после чего начинал разбрасывать мозги Безглазого Ужаса по подвалу.
Утром, вскоре после завтрака, Ягун подвел кого-то к Тане и дернул ее сзади за рукав.
– Ку-ку!
– Взаимное ку-ку! – хмуро отозвалась невыспавшаяся Таня.
– Танюх, знакомься, это Маша Рыбкина! Знаешь, какой у нее дар? Она оживляет все, что жалеет! А жалеет она все подряд! И другой дар: у нее плодятся все – жучки, хомячки, букашки! Достаточно только в
