замечательном писателей Владимире Набокове, если бы на заднем дворе своего дома, тот сжег, как собирался, рукопись «Лолиты», ремейк собственного «Волшебника» 30-х годов.
Массовая культура всегда была низкопробной и ориентированной на примитивные инстинкты человека. Если бы не существовало сдерживающих факторов или потребители массовой культуры умели сами ее воспроизводить, то «нашим все» был бы не Александр Пушкин, а Иван Барков с его «срамными одами», и мы б восхищались не Чайковским, а «муркой».
Нигилизм, модернизм, футуризм, пролеткульт, ЛЕФ и т.д. и т. п. существовали всегда и в том или ином виде будут существовать, по мере нарождения новых поколений.
Пелевин не скрывает, «что в области радикальной молодежной культуры ничего не продается так хорошо, как грамотно расфасованный и политкорректный бунт, против мира». Это бунт, в твердом переплете за сходную цену, привлекает в его книгах молодежную аудиторию. «Миллеровский» или «Лимоновский» х… в тексте Пелевина, красочно нарисованный на стене лифта в офисном здании, или «на восьмое марта Мане подарю колье де Бирс, и сережки от Армани – то-то будет за…сь!» – перевесит все тексты Пушкина, Достоевского и Толстого вместе взятые. Бунт против морали отцов и их обрыгших интеллектуальных клише всегда приводят к одному и тому же: «Под воздействием вытесняющих вау-фактор, культура и искусство темного века разрушается к орально-анальной тематике». Разрушается из века в век, но все никак не разрушится!
Почему? А потому! «Природное право на свободу», которого подсознательно жаждет мозг бунтаря, можно приобрести, лишь совершив усилие. Бунтовать, укрывшись одеялом с книгой в руках, гораздо приятнее для интернационального бунтаря интеллектуала и безопаснее для тех, против кого этот бунт направлен. Вечерком такой бунтарь с книжечкой в руках выпустит пар, а на утро, напялив галстук-селедку среднестатистического клерка, отправится в контору, либо за парту. Он же не идиот, чтобы променять доходное место копирайтера «изо всех сил старающегося походить на западного», или диплом выпускника вуза на три загадки Иштар или Пустоту.
Причем, интеллектуальные бунтари со специальным образованием и поверхностной эрудицией – интернационал мирового масштаба. Он потребляет одну и ту же культуру в тех пропорциях, которые способен переварить.
Это самогенерирующее и переходящее из одного качества в другое все тоже поколение П, которое никогда и никуда не денется. «…Наше поколение, которое выбрало «Пепси», – вы ведь тоже в молодости выбрали «Пепси»? – спрашивает Татарский Фарсейкина (прототип Фарсейкина – известный международный политический обозреватель) – «и есть эта собака с пятью лапами?» Потому то у каждого нового поколения П на книжной полке всегда будет свой Виктор Пелевин.
Игра воображения или одно из эпидемических внушений
В свое время Ромен Роллан писал, что «искусство и жизнь неотделимы», а «круг идей, питающих искусство, весьма ограничен. Сила искусства не в них, а в том, как их выражает художник, придавая им свою, ему одному присущую остроту, свой отпечаток».
Фантазия создателя «Властелина колец» или первых серий «Звездных войн», сделанных вдогонку последним сериям, несут неизгладимый отпечаток на ограниченный круг идей. Философия хобитов, орков, гоблинов, зеленых человечков настолько люба современному интеллектуалу, что он готов всерьез изучать особый вымышленный язык, и смакует этот бред, даром, что речь идет всего лишь об извечной борьбе добра и зла, и пороках, тысячелетия назад описанных в библейских текстах, и те же тысячелетия так или иначе кочующих из сюжета в сюжет бесчисленной армии философов и литераторов. «В конце концов, – замечает Виктор Пелевин, – все в этом мире – вопрос интерпретации». Иными словами, он сам того не ведая, повторяет мысль Ромена Роллана о силе искусства и способности художника придать остроту известным идеям.
Искусство же ради искусства само по себе никогда не обогащало духовный мир человека. Только страдание, только мука рождает духовный мир. А недостаток художественной культуры восполняется фантастикой. Потому-то так привлекателен мир гоблином и орков для поколения П. Книги же Виктора Пелевина не уступают по степени абсурдности книгам перечисленных выше интеллектуальных сказителей. Сюжеты его книг заканчиваются фикцией. И это тоже важно для потребителя интеллектуального чтива – своих заморочек хватает! «Смысла никакого, но пробирает так, что сразу все понимаешь. То есть понимаешь не то, что человек сказать хочет, потому что он ничего сказать на самом деле не хочет, а про жизнь все понимаешь», – говорит Татарский.
Но что выгодно отличает персонажей книг Виктора Пелевина от уродов Толкина, или монахов- криминалистов Эко? Персонажи Виктора Пелевина личности исторические, либо наши современники. Современники тех средних интеллектуалов, ради которых они появляются на свет воображением писателя! Некоторые из них кочуют из романа в роман, как Вовчик Малой Ницшенианец. (Трудно выдавать на поток оригинальные персонажи!)
В манере Виктора Пелевина можно писать о зомбофикации, о диалектике Переходного периода из Ниоткуда в Никуда, можно писать, что угодно и сколько угодно. В этом отношении Виктор Пелевин золотая жила для издателей всего мира. На Распутине, Белове, Павлове и многих замечательных русских писателях тиража не сделаешь – это не детективы и фантастика. В каком-то смысле Виктор Пелевин миссионер текущей русской культуры. Миссионер интернационального масштаба.
В свое время Лев Толстой, написал, что слава Шекспира представляет собой «одно из тех эпидемических внушений, которым всегда подвергались и подвергаются люди. …С развитием прессы эпидемии эти сделались особенно поразительны».
На счастье великого старца в его время не было радио и телевидения, не было индустрии массового промывания мозгов. Рассказывая в «Generation П» об индустрии рекламы, способной навязать обывателю, что угодно, Виктор Пелевин в сущности объяснил историю своей популярности: «одно из эпидемических внушений».
Тексты Виктора Пелевина вызывают странную ассоциацию «полоски пустоты, оставшейся от трафарета». «Вы не найдете пустоты в западной религиозной жизни», – объясняет Кавабата Сердюку в «Чапаеве и Пустоте», – «там все наполнено материальными объектами. …России необходим алхимический брак с востоком». Ибо «в глубине российской души зияет та же пустота, что в глубине японской…»
Судя по тиражам книг Виктора Пелевина, пустота зияет в душах многих, из тех, кто познакомился с его творчеством по всему миру. И потому, не ясно, кому больше повезло, Пелевину, что он родился во время, когда книги его востребованы, или – времени, в которое он родился, чтобы кто-то об этом времени оставил хоть какую память грядущим поколениям П. Беда лишь в том, что, судя по последним вещам Пелевина, он исписался, и сам не представляет, как освободиться от ярлыка «интеллектуального шута».
