недалеко. Иногда в Орли, и она вела его к летному полю посмотреть, как взлетают огромные гудящие самолеты. Или в Обервиллье, где они бродили по кабакам. Или в Версаль, погулять в тишине среди статуй. Иногда она вдруг везла его в Крийон, и они ужинали за маленьким столиком: она — во всех своих драгоценностях, он в смокинге, словно высокородные дворяне. Эти вылазки она называла феерией. Лепра без особой радости уступал ее фантазиям. В отличие от Евы, он не умел предаваться удовольствиям, не отдаваясь им полностью. Он страдал даже от дорогих сердцу Евы контрастов. Лепра был по натуре своей слишком положителен, прилежен. Но главное — он то и дело думал: «Не будь меня здесь, она была бы так же счастлива!» И поэтому возвращался домой в дурном расположении духа.
Но сейчас он снова подчинился ей; она вела его от одного автобуса к другому, и вскоре они оказались в неведомом городе, неопрятном, заброшенном, но веселом. Служащие садились в машины, у женщин в руках были продуктовые сумки. Ева взяла Лепра под руку и погладила его пальцы. Может, это тоже входило в правила игры?
— Куда ты меня тащишь? — спросил он.
— В Венсенн. Там есть премилый отельчик, в двух шагах от леса.
Значит, она там уже бывала. Когда, интересно? С кем? Лепра вздохнул. Никогда ему не избавиться от этих тоскливых мыслей. Над деревьями показались зубчатые стены башни. На тротуарах, вокруг кафе и у выходов из метро кипела жизнь. Ева вынула из сумки темные очки.
— Боишься, что тебя узнают?
— Нет, так лучше видно.
Они спустились. Лепра купил у цветочника розу и прикрепил Еве к корсажу, она захлопала в ладоши и поцеловала его.
— Вот видишь, я веду себя совсем как мидинетка. Тебя это шокирует?
— По-моему, ты стараешься пересилить себя.
— Это правда, — призналась Ева.
— Так в чем дело?
Она потянула его в глубь аллеи, шедшей вдоль старых крепостных стен. Стемнело. Вдалеке за деревьями Париж освещал небо гигантскими розовыми отблесками.
— Мы должны были все рассказать Мелио, — произнесла она. — Он наверняка заметил, что я не очень-то удивилась. Старый лис.
— Не мог же я сказать ему, что разбил пластинку.
— Мы солгали, и теперь одна ложь тянет за собой другую. Одному богу известно, куда это нас заведет. Вот что меня мучит. Впервые в жизни я оказалась в такой двусмысленной ситуации.
Лепра положил руку ей на плечо.
— Мы поступили неправильно?
— Не знаю, — прошептала Ева. — Иногда мне кажется, что мы должны были все рассказать.
— Мы растерялись.
— Мы, может, и сейчас еще не пришли в себя.
Они удалялись от освещенных улиц, медленно погружаясь во мрак стволов и ветвей. Ева правильно выбрала место — здесь они были вдалеке от Фожера, от Мелио и так близко друг к другу, что даже думали об одном и том же. Лепра внезапно понял, зачем Ева придумывала эти вылазки, всегда застигавшие его врасплох. Чтобы заставить его высказаться, открыться, рассказать обо всем, что у него на душе, освободиться от душивших его сомнений. И он заговорил:
— Я убил его ради тебя. Сколько можно жить втроем? Это было унизительно для всех нас. Теперь мы с тобой должны защищаться. Возникают новые проблемы. Но мне кажется, я стал тебе ближе… Ева, пойми, пожалуйста, я хочу только одного: жить с тобой. Я буду делать все, что ты захочешь. Давать концерты, если ты так настаиваешь. Пожалуйста, ради тебя я постараюсь воспринять честолюбие такого толка. Но подумай немножко и обо мне.
— Я только о тебе и думаю, Жанно.
— Не так, как я бы хотел. Не вполне… как бы это сказать… не безраздельно… я владею твоим телом, да, но не твоими мыслями… Понимаешь?
— В общем, ты хочешь нездешней страсти и страданий.
— Не смейся, я серьезно.
— Можно смеяться и оставаться серьезным, — сказала Ева, обняв его за талию. — Вот вам, пожалуйста, предел мечтаний всех влюбленных — держать в плену любимую женщину. А? Ты бы хотел меня породить заново. Чтобы я была твоей плотью, кровью и духом. Чтобы я восхищалась тобой. Уважала тебя. Чтобы я была живой похвалой тебе. Ты мой маленький. В молодости я тоже предавалась таким нелепым грезам.
— Это не так уж нелепо.
Они замолчали, потому что заметили вдруг парочку, почти невидимую на фоне деревьев. Ева обернулась и прыснула.
— Знаешь, в общем-то, любовь — глупая штука. Особенно когда она становится обыденностью. Видишь, я не сержусь, что мне пришлось за тебя сражаться. У нас трудное будущее, но тем лучше.
— Ну-ну, — воспротивился Лепра, — это я за тебя сражаюсь.
— Давай разберемся, — не соглашалась Ева. — Разумеется, я отказала Мелио, чтобы ему досадить, это прежде всего. Кроме того, я просто не в состоянии исполнить эту песню. Но есть и другое: я отказалась, думая о тебе. Я сказала себе, что мне представляется удобный случай сделать некоторую передышку и заняться твоей карьерой. Сам по себе успех не приходит. Тут дело не столько в таланте, сколько в поддержке, в рекламе… И в то же время, если я уйду со сцены, я выбью из колеи всех этих Мелио, Брунштейнов и Маскере. Они же злятся, считают меня ничтожной певичкой. Это лучший способ защитить тебя.
— Об этом я не подумал, — признался Лепра.
Они перешли широкую улицу, уходившую куда-то далеко, в ночь… Мимо проехали двое на велосипедах.
— Помнишь слова на пластинке? — спросил Лепра. — Тебе не кажется, что в них звучит угроза?
Они оба пытались завладеть друг другом под предлогом нежной заботы и понимали это. Но никогда раньше они так не любили друг друга.
— Поцелуй меня, — прошептала Ева.
Они стояли в самом центре небольшой поляны и вызывающе долго не размыкали объятий.
— Черт с ними, а? — предложила Ева. — Черт с ними со всеми.
— Черт с ними! — повторил Лепра.
Они искренне рассмеялись и пошли, держась за руки, словно деревенские молодожены. Теперь их игра состояла в том, чтобы, не дай бог, не обнаружить своих тайных мыслей. Они вышли на улицу, к сверкающей огнями станции метро.
— Последний отель с левой стороны, — сказала Ева. — Предупреждаю тебя, репутация у него не безупречная. Но зато чисто.
Странная женщина — для нее нравственность сводилась к чистоте.
Лепра щедро дал на чай, чтобы не указывать на карточке фамилию своей спутницы, и они отправились в кафе поужинать. Там резались в карты, утопая в дыму «Голуаз».
— И что тебя сюда тянет? — поинтересовался Лепра. — Никак не пойму.
— Я тоже не понимаю, — сказала Ева. — Это очень сложно. Мой муж тоже не понимал. Извини. Я заговорила о нем только потому, что он, возможно, как никто другой, способен был ощутить это. Но я часто думаю: может, просто-напросто мужчины недостаточно умны?
К ним устало подошел лысый официант.
— И все-таки, — настаивал Лепра, — мне кажется, есть какое-то объяснение. Тут движение, жизнь, шум…
— Не в этом дело…
