— Я не думаю… — прошептал он, — у меня еще есть время…
Ложь. Он мысленно следил за голубой машиной, едущей по направлению к Парижу. Еще две ночи. А потом снова придется хитрить. Он вздохнул и погладил Еву.
— У меня еще есть время подумать!
Глава 2
Ева нащупала руку Лепра.
— Жан… тебе грустно?
Она зажгла ночник и, как всегда в эти минуты, подперев голову рукой, посмотрела на Жана.
— У, зверюга ты мой!
Она провела рукой по его лбу, и он замер, освобожденный от своей муки, от самого себя этой умелой лаской.
— Я люблю тебя, — сказала она.
— Надолго ли!
Они говорили тихо, с паузами. Для них любовь была не только горячечной страстью, бросавшей их в постель. Их объятия были своего рода ритуалом, предвестником транса, который рушил между ними границы. Потом они словно плавали в одной субстанции, в какой-то небесной туманности, где формируются мысли, принадлежащие им обоим, но тем не менее чуждые им. И слова, которые они произносили, уже не могли их задеть. Они теряли чувство индивидуальности, становились просто мужчиной и женщиной, слившимися воедино и противостоящими друг другу. Это было наивысшее счастье, самое восхитительное и самое чудовищное.
— В сущности, ты куртизанка.
Ева кивнула, не открывая глаз.
— Да, я была бы не прочь стать ею — служанкой любви.
Он слушал ее с каким-то мучительным восторгом. Каждое ее слово взрывалось в нем острой болью, которая была сродни счастью.
— Куртизанка… — сказал он, — та же проститутка.
Он любил наблюдать за ней, когда она думала. Она смотрела куда-то поверх его головы, вдаль, очень серьезно, ибо серьезна она была всегда, даже когда шутила.
— Ты в этом никогда ничего не поймешь. Во-первых, куртизанка не берет денег.
Она повернулась на спину, притянула его руку к себе на грудь.
— Послушай. Я мечтала быть свободной женщиной, жить, как мне заблагорассудится, как мужчина.
— Ну и?
— Мужчины считают, что иметь любовниц — это в порядке вещей. А если у женщины есть любовники?.. Вот видишь, ты молчишь.
— Это не одно и то же.
— Нет, именно одно и то же. Только при условии: женщина всегда должна говорить правду. Женщина, которая не врет и не продается, никогда не станет проституткой, ясно? Если бы я тебя обманывала… даже в мелочах… просто чтобы не причинять боль… я бы злилась на тебя. И любила бы тебя меньше.
— Почему?
— Да потому, что считала бы: из-за твоей слабости я вынуждена притворяться. По твоей вине я бы утратила какую-то частицу своего мужества. Я превратилась бы в шлюху, и ты стал бы моим злейшим врагом.
— Ну ты и гордячка! Ты всегда стремишься найти опору в себе самой. И пытаешься любить того, кого любишь, вопреки ему, так?
В их словах не было ни гнева, ни жестокости. Изо всех сил они пытались проникнуть в таинство любви, которая делала их пленниками друг друга. Лепра нежно провел рукой по ее груди. Ева поглаживала его руки. Ночной ветер раздувал занавески на окнах, закручивал перехватывавшие их шнуры. Начинался прилив, шум моря становился все слышнее.
— Нет, не вопреки, — сказала Ева, — а ради него… Ради его же счастья.
— Даже если ты его потеряешь?
— Ради того, чтобы его потерять.
— А взамен ты требуешь покорности. И поскольку твой муж отказался подчиняться, ты его бросила.
— Он никогда во мне не нуждался.
— А я в тебе нуждаюсь?
— Да.
— А вдруг ты ошибаешься? Может, ты мне не нужна.
Они оба почувствовали, что блаженный покой сейчас покинет их, и умолкли. Почему вокруг их счастья всегда рыскала ненависть?
— Я тебе нужна, — сказала Ева, — для страданий. А потом в один прекрасный день ты перестанешь меня любить. Станешь мужчиной. Хозяином самому себе. Будешь творить в одиночестве, как все настоящие самцы.
— Но я не хочу страдать, — сказал он. Он тоже задумался, не решаясь выразить свои самые сокровенные мысли. — Я не хочу, чтобы ты обращалась со мной как с ребенком, — продолжал он. — Меня тошнит от твоей опытности. Она меня уничтожает. Разрушает. Я уже не Жан Лепра. Я просто очередной мужик в твоей постели. И ты думаешь, я могу принять это одиночество?
Она приблизилась к нему, обвила его своим телом, и это была сейчас единственная правда, в которую он верил. Любовь вела их к искренности, а искренность возвращала к любви. День, разлучив их, даст ядовитый ответ на все вопросы, которые они задавали себе ночью в любовном угаре. Так они и лежали, щека к щеке, в теплом гнездышке сплетенных тел.
— Давай жить вместе, — предложил Лепра. — Бросай Фожера.
— Ты слишком молод, Жанно.
— Что тебя держит возле него? Деньги? Ты богата. Слава? Ты звезда. Любовь? Ты его ненавидишь. Так что? Я молод, но и ты не старуха.
— Если я уйду от него, получится, что я взяла всю вину на себя. А этому не бывать, уж извини.
— Вот увидишь, гордыня тебя погубит.
— А иначе я превращусь в его рабыню.
— Но сейчас-то речь идет обо мне… о нас.
— Нет, поверь мне, это невозможно. Во-первых, он способен на все.
— Ну! — сказал Лепра. — Способен на все… Не надо преувеличивать. Он знает о наших отношениях, но, по-моему, это не особенно его и волнует.
— Ты его не знаешь. Он страдает… Да, если говорить о мужчинах, у меня были увлечения. Ты еще не вошел тогда в мою жизнь, миленький. Перед тобой я чиста… Он закрывал глаза на мои загулы. Фожер прекрасно понимал, что он сильнее, что я всегда к нему вернусь. Но на сей раз он чувствует, что это серьезно. Вот и страдает… и может разозлиться.
— Разозлиться! — воскликнул Лепра.
— Да, на свой манер, то есть не в открытую. Ты принимаешь его за этакого добродушного толстяка. А он, напротив… сложный, подозрительный, недоверчивый. Обожает интриги. Чтобы добиться преимущества, он может месяцами строить козни. Мы из породы нетерпеливых, особенно ты. А он никогда не торопится. В этом его сила.
— Послушай… — сказал Лепра.
Поднялся ветер. Глухо ворчало море. Листья скользили по посыпанной гравием аллее, и тихо шуршал плющ, обвивающий стены. Лепра протянул руку к ночнику и повернул к себе будильник со светящимся
