за дверь, свалил на землю и давай бить кулаками... Отец кричал: „Не бей, подлец!“... пришлось их силой растаскивать, у отца оказался подбитый глаз, так что весь закрылся. Оправившись, старик стал еще пуще ругать Темного, грозя рассказать, что... он (Григорий.– Э. Р.) ничего не знает, а только знает Дуню (Печеркину. Э. Р.) держать за мягкие части... После этого пришлось Темного удерживать от вторичного нападения на отца».
Агенты с удовольствием читали Распутину вслух газеты, которые по-прежнему не оставляли его вниманием. И еще – его, видимо, мучили видения. Он чувствовал, что там, в далеком Петрограде, надвигается неотвратимое...
«6 сентября Распутин сказал: „Душа моя очень скорбит. От скорби даже оглох. Бывает на душе 2 часа хорошо, а 5 неладно... потому неладно, что творится в стране... да и проклятые газеты пишут обо мне, сильно меня раздражают. Придется судиться“.
Пока Распутин пил в Покровском, царица не уставала просить мужа побыстрее назначить Хвостова министром. И опять шли в ход предсказания «Нашего Друга»...
«8 сентября... Нам нужен энергичный человек, знающий людей, и с русским именем... Разгони всех, назначь Горемыкину новых министров, и Бог благословит тебя и их работу!.. Моя икона с колокольчиком... действительно научила меня распознавать людей... Колокольчик зазвенел бы, если б они пришли ко мне с дурными намерениями; он помешал бы им... А ты, дружок, слушайся моих советов, это не моя мудрость, а особый инстинкт, данный мне помимо меня, чтобы помогать тебе...»
Царь колебался, он еще не свыкся с ее прямым участием в делах государства. А она нервничала – вся ее неукротимая энергия была направлена на то, чтобы ему помочь. И она сердилась, что он этого не понимает...
«10 сентября... Прошу тебя, поговори серьезно о Хвостове как министре внутренних дел с Горемыкиным. Я уверена, что он подходящий человек для теперешнего момента, так как никого не боится и предан тебе».
Но новый министр внутренних дел – это было только начало. 11 сентября она уже требует головы обер-прокурора Самарина: «Возьми клочок бумаги и запиши, о чем тебе нужно поговорить (с Горемыкиным. – Э. Р.)... 1.Самарин – глупый нахал... теперь они (Дума. – Э. Р.) утверждают, что ты не сможешь уволить С<амарина>, но ты это сделаешь... Немедленно уволь его, дорогой, а также Щербатова... Прошу тебя, назначь Хвостова на его место».
О Хвостове она будет писать упрямо и настойчиво. И не отступит, пока царь не уступит.
«12 сентября... Все министры никуда не годятся...»
«14 сентября... Некоторые сердятся, что я вмешиваюсь в дела, но моя обязанность – тебе помогать... даже и в этом меня осуждают некоторые министры и общество... Таков уж бестолковый свет...»
Она уверена: враги в Ставке не дают Ники возможности исполнить эти мудрые решения. Недаром там находится недруг «Божьего человека» – великий князь Дмитрий Павлович...
«13 сентября... Мой дорогой... почему ты не отсылаешь его в полк? Получается нехорошо: ни один из великих князей не находится на фронте, изредка наезжает Борис, а бедные Константиновичи всегда больны». Она опять забыла о гибели младшего из Константиновичей...
Она умеет воевать – и беспощадно. Вчерашний жених ее дочери, воспитывавшийся в Семье, должен отправиться на фронт, на смерть – за то, что посмел идти против «Нашего Друга».
А «Наш Друг» всегда рядом с Семьей – он не забывает посылать нужные телеграммы.
Из писем царицы: «8 сентября... Насчет известий с фронта Наш Друг пишет следующее (прибавь это к твоим остальным телеграммам)... „Не ужасайтесь. Хуже не будет, чем было. Вера и Знамя обласкают вас“.
«9 сентября... Списал ли ты для себя на отдельной бумажке Его телеграмму: „Не оподайте (не падайте духом. – Э. Р.) в испытаниях, прославит Господь своим явлением...“
Таковы были радужные предсказания провидца за полтора года до революции... Отправил Распутин и еще одну нужную телеграмму – с просьбой назначить министром «угодного Богу» Хвостова. Впереди было заседание Совета министров в Ставке, на котором, как ждала Аликс, наконец объявят о его назначении. И она просила Ники обратиться к помощи незримо присутствующего «Нашего Друга»:
«15 сентября... Не забудь перед заседанием министров подержать в руке образок и несколько раз расчесать волосы Его гребнем... О, как я буду думать и молиться за тебя, мой любимый!»
В Петрограде волновались. Товарищ министра внутренних дел Моллов через свою агентуру получил достоверное сообщение о том, что царица вызвала Хвостова в Царское Село и обнадежила скорым назначением на пост министра.
Из показаний Моллова: «Я доложил князю Щербатову, что его и мои дни в должности, надо думать, уже сочтены... Щербатов... не согласился с этим и сказал, что он недавно возвратился из Ставки, где милостиво был принят Государем».
История с Саблером повторялась...
15 сентября в министерство внутренних дел прибыл взволнованный начальник Петроградского охранного отделения полковник Глобачев.
«Глобачев предъявил мне телеграмму одного из агентов, приставленных к Распутину. В телеграмме этой значилось, что Распутин получил от Вырубовой письмо следующего приблизительно содержания: „Сана (царица. – Э. Р.) грустит, жаждет видеть дней через десять. Благослови“... В той же телеграмме значилось, что Распутин собирается вскоре приехать в Петроград». Сопоставив события, Моллов окончательно понял свое будущее...
Аликс продолжает забрасывать мужа письмами. Она не может остановиться – темперамент не дает. 17 сентября она отсылает ему целых два письма.
«Телеграфируй хоть одно слово, чтобы успокоить меня! И если решил насчет Хвостова, напиши: „Я помню про хвост“. Если министры не сменены, телеграфируй: „Перемен пока нет“.
Но она знает: что бы Ники ни решил без нее, когда он вернется – она победит. И заклинает: «Приезжай как можно скорее и произведи перемены!.. Хвостов надеется, что с умом и решительностью удастся все наладить через 2—3 месяца... О, как я жажду тебе помочь... некоторые боятся моего вмешательства в государственные дела (все министры), а другие видят во мне помощника во время твоего отсутствия (Андроников, Хвостов)».
Так что «темный князь» стал в письмах царицы светлой личностью...
«Правда, дружок, он (Хвостов. – Э. Р.), по-моему, самый подходящий человек, и Наш Друг об этом намекал А<не> в своих телеграммах... Хвостов меня освежил... я жаждала увидеть, наконец, „человека“, и тут я его увидела... Никто не знает, что я его принимала».
Но царь колеблется – все не может привыкнуть к новой роли Аликс... На заседании Совета министров в Ставке он так и не объявил о новых назначениях.
И она продолжает: «18 сентября... Я надоедаю тебе этим, но хотелось бы тебя убедить... что этот очень толстый опытный молодой человек – тот, которого ты должен одобрить (а также и ту старуху, которая пишет тебе об этом)...»
И Подруга все это время неутомимо работает – прощупывает новых кандидатов.
«20 сентября... Посылаю тебе... краткое изложение ее (Вырубовой. – Э. Р.) разговора с Белецким... Это, кажется, действительно человек, который мог бы быть весьма полезным министру внутренних дел, так как он все знает... Андроников дал А<не> честное слово, что никто не будет знать, что Хвостов и Белецкий бывают у нее (она видается с ними в своем доме, не во дворце), так что ее имя и мое не будут в этом замешаны... Жена Нашего Друга приходила... она такая грустная и говорит, что Он ужасно страдает от клеветы и подлых сплетен, которые печатаются о Нем... Да, пора положить этому конец. Хвостов и Белецкий – вот те, которые могут это сделать».
Прасковья Распутина так и не отстояла сына. Она попрощалась с царицей и сказала, что должна возвращаться в Покровское, «потому что жизни Григория грозит опасность».
Как сообщили агенты, 19 сентября мужик получил напечатанное на машинке письмо: «Григорий! Наше Отечество разрушается... хотят заключить позорный мир... Мы, выборные, просим тебя сделать, чтобы министры были ответственны перед народом. И если ты это не исполнишь, то тебя убьем... пощады не будет... На нас 10 человек пал жребий...»
В обществе по-прежнему свято верили: все, происходящее в верхах, инспирирует полуграмотный
