Берия сухо возразил:
– Мы о них знаем все, они не болтали. Нехорошо получается. О встрече с Гитлером, известной тебе, узнают в Америке… И об этой операции, известной единицам, среди которых опять же ты, также узнает враг.
– Негодяй ты, Лаврентий Павлович, вот что я отвечу.
– Если он негодяй, значит, хорошо работает, – засмеялся Коба. – Не знаю, как тебе, Лаврентий, а мне кажется, что товарищ Фудзи решил, будто его нельзя тронуть, ведь он друг товарища Сталина. Действительно, это так. Но у товарищей евреев есть поучительная легенда об Иуде – друге-предателе. – И, вздохнув, спросил: – Что будем делать, Лаврентий?
– Надо арестовать, Иосиф Виссарионович.
– Но у него семья… жена Нанико. Маленькая дочь. – Коба изобразил раздумье. Сказал: – Дочь не трогай… отправь к бабке в Грузию. Или в детский дом? Нет, пусть едет к бабке. Все-таки Фудзи – наш земляк… Второй вопрос: за что его судить? Судить, как немецкого шпиона, нельзя – Гитлер обидится. Надо его судить как английского шпиона. Тем более что это правда! Постарайся, Лаврентий, чтобы он признался… но не переусердствуй, не забывай – мы с ним уже старики. Да и грузинская родня замучает нас. У него ведь тысяча родственников! – Коба снова засмеялся. – Ай, ай, Фудзи, да ты испугался?! Шутки перестал понимать. Ладно, иди. – И уже в дверях: – Но он молодец, твой сукин сын.
Я уставился на него в недоумении.
– Черчилль, для которого ты шпионишь. Узнав, что французы капитулируют и передают свой флот немцам, беспощадно расстрелял их корабли! Полторы тысячи вчерашних союзников положил –, и обратился к Берии. – Об этом, Лаврентий, Фудзи первым рассказал с восторгом. Он все мне рассказывает про своего Хозяина. С началом налетов Черчилль залезает на крышу и демонстративно-спокойно курит сигары. Нет, Фудзи, ты прав, твой Империалист попортит немцам много крови. Он настоящий сукин сын! Так и передай ему.
Мне седьмой десяток, я грузинский старик, но он постоянно делал из меня шута.
Я возвращался домой в ярости. Потом ярость прошла, и остался… страх. Я ведь точно знал: он
Некоторое время он меня не звал. Иностранные фильмы переводил его главный переводчик Павлов.
Гитлер зверски бомбил Лондон, одновременно призывая к миру своих сторонников в Англии: «Не ждите, пока Черчилль удерет в Канаду, надо свергнуть его сейчас и заключить мир. Ваш Черчилль – безумный вечно пьяный идиот, ибо только слабоумный решится сражаться с Германией в одиночку».
Угрожал высадкой десанта. Черчилль в ответ пообещал немцам, коли они высадятся, великую резню и газовые атаки на острове.
Что задумал Коба
Коба велел мне переводить английские газеты. Помню восторженные сообщения о том, как английские самолеты беспощадно бомбили Берлин. То, что уже пережила вся Европа, увидела наконец и столица Рейха. Это стало шоком для немцев: впервые после 1914 года война опять пришла в Германию.
В ответ взбешенный Гитлер предпринял невиданную бомбардировку Лондона. Гигантский столб огня поднялся над столицей. Последовали новые ночные налеты – непрерывный бомбовый террор. Но англичане стояли насмерть. В этих массированных налетах на Лондон десятки немецких машин сгорели в лондонском небе.
Английские налеты на Берлин продолжались.
Через какое-то время мой агент сообщил, что Гитлер дал секретнейшую директиву: «Прекратить готовить вторжение в Англию, но продолжать изображать его подготовку и непрерывные бомбежки как средство давления». Теперь Гитлер беспрестанно заявлял: «Англичане рано или поздно убедятся, что с нами бесполезно воевать и лучше встретиться и договориться о мире. Я буду великодушен. Я не хочу уничтожать британскую империю. Я желаю мира».
Он сражался с островом уже одной рукой и явно торопился освободить другую. Можно не спрашивать, для чего, ведь кровавый безумец не мог не воевать!
Я не понимал тогдашней беспечности Кобы! Неужто мой никому не веривший друг всерьез доверился «союзнику Гитлеру»?
Кажется, именно в тот момент был назначен новый британский посол в Москве.
Коба принял его, как обычно, ночью…
На следующий день он позвал меня. В кабинете находился Молотов. Видимо, они обсуждали вчерашний прием.
– Твой хозяин Черчилль прислал к нам левака-лейбориста. Угождая моим вкусам, скрепя сердце, послал его империалист Черчилль, мечтавший когда-то нас задушить. Но теперь его самого душит товарищ Гитлер, и империалисту очень нужен товарищ Сталин. Так что твой хозяин через своего посла пугал нас горькими предположениями о возможной агрессии Германии против СССР. Значит, Вячеслав, мы дадим пряник немцам. А то они расстроены после Буковины. Пошлешь им памятную записку. Пиши… «Новый английский посол господин Криппс убеждал нас, что Германское правительство стремится к гегемонии в Европе… и что нам вместе с Англией нужно выработать общую политику защиты от Германии. В ответ товарищ Сталин сказал… Двоеточие… кавычки… Я слежу за политикой Германии, хорошо знаю нескольких ее деятелей. И не обнаружил с их стороны ни малейшего желания поглотить европейские страны. – (Это после захвата всей Европы!) – Я не считаю, что военные успехи Германии представляют угрозу СССР и дружественным отношениям с Рейхом…”» – с усмешкой диктовал Коба.
Получив эту памятную записку и сердечно поблагодарив Кобу, 31 июля 1940 года Гитлер созвал совещание в Бергхофе. О содержании его речи я узнал уже после войны: «Надежда Англии – Россия и Америка. Если рухнет Россия, то Америка отпадет. Если Россия будет разгромлена, Англия потеряет последнюю надежду. Вывод: в соответствии с этим рассуждением Россия должна быть ликвидирована. Срок – весна 1941 года. Операция будет успешной, если мы одним стремительным ударом разгромим все государство целиком».
В это время мои агенты сообщили, что в Польше к нашей границе перебрасываются десять пехотных и две танковые дивизии.
Прежде там стояло всего семь дивизий (остальная армия была на Западе). Парадокс, но нам тогда был открыт путь на Берлин – так Гитлер верил Кобе. И вот…
Не успел Коба задуматься, как Шуленбург информировал Молотова, будто в Польше происходит замена возрастных контингентов, старые солдаты сменяются молодыми.
– Ну вот, – сказал Коба. – Опять оплошал твой агент.
Почему они размещаются теперь у нашей границы, я спросить не решился.
Однако отношения с Германией явно становились напряженнее.
И в ноябре все того же сорокового года Коба отправил Молотова в Берлин.
Помню, в темном зале обычного кинотеатра я смотрел кинохронику, которую всегда показывали перед художественным фильмом… Берлинский вокзал, Молотов выходит из поезда – мягкая шляпа, интеллигент в пенсне. На перроне у поезда ждут «наши друзья» – Риббентроп, Гиммлер. Выстроился почетный караул… И вот уже советского наркома Молотова торжественно принимает Гитлер.
Коба был прав. Зал не удивлялся. Зал давно отвык обсуждать виденное и окончательно забыл, что такое негодовать.
Визит Молотова проходил в самой дружеской атмосфере – обсуждали возможность СССР присоединиться к Тройственному Союзу (Германии, Италии и Японии) и наше участие в нападении на Англию. А также план раздела владений Британской империи после поражения Англии.
Англичане знали тему переговоров, хорошо подготовились к ним и постарались доказать, что рано делить шкуру неубитого медведя…
Сперва все шло гладко. В честь нашей делегации Гитлер дал завтрак в Рейхсканцелярии. Дальнейшее описал мой агент.
Молотов устроил ответный прием в нашем посольстве. Среди высоких гостей присутствовали сопровождавший Молотова заместитель Берии Меркулов и рейхсфюрер СС Гиммлер. Так встретились
