– Ты нам необходим… – Он выдержал паузу. – Без тебя
– А ты – о человечестве, дорогой? – не утерпел я.
– Нет, я о своей жопе. О человечестве думаете вы с ним. Вы ведь с ним – революционеры, – он засмеялся, – но, надеюсь, хотя бы ты сумасшедший не до конца.
И я сказал:
– Да.
– Уже завтра ты поймешь, что решился вовремя, – заметил он на прощанье.
Потом я сидел в пустой комнате Даши, вспоминал ее. Пожалуй, впервые я не боялся своего великого друга.
Я ненавидел.
Накануне апокалипсиса
На следующий день я понял, что наш Фуше воистину в курсе всего.
Меня вызвали на Ближнюю к девяти вечера.
В Большой столовой я застал Берию, министра госбезопасности Игнатьева и министра иностранных дел Вышинского. (Сказать точнее, Вышинский, как и Молотов,
Вошел Коба, и вслед за ним – Хрущев, Маленков, Булганин.
Мрачно сказал мне:
– Записывай. У нас – заседание Политбюро.
Так он теперь называл встречи с избранными соратниками. С тех пор, как из приемной исчезла лысая голова Поскребышева, он все чаще звал меня исполнять эту роль.
Я уселся за маленький столик в углу – конспектировать.
Коба также сел. Сидел один за огромным столом. «Гостям» сесть не предложил, они стояли рядком вдоль стола – Берия, Игнатьев, Хрущев, Маленков, Булганин и приехавший докладывать Вышинский.
– Товарищ Вышинский попросил нас его выслушать, – все так же мрачно сообщил Коба. – Он считает ненормальной ситуацию, сложившуюся вокруг СССР в Организации Объединенных Наций. Слушаем вас, товарищ Вышинский.
– К сожалению, в последнее время в Организации Объединенных Наций нам постоянно приходится отвечать на злобные, лживые обвинения в антисемитизме. Вот почему, посоветовавшись с товарищами…
– С кем? – как-то зло усмехнулся Коба.
– С товарищами в министерстве, – сразу потерялся Вышинский, – мы придумали, как остановить этот враждебный поток. Я предложил редакции «Правды» подготовить письмо. Все наши знаменитые евреи – деятели науки и культуры, военные, Герои Советского Союза, генералы его уже подписали. И вот теперь письмо готово. Я могу прочесть, Иосиф Виссарионович?
– Зачем? – снова усмехнулся Коба. – Перескажите содержание, этого достаточно.
– В письме выдающиеся представители еврейского народа гневно клеймят врачей – «убийц в белых халатах», выродков в среде еврейского народа. Гневно осуждают деятельность Еврейского антифашистского комитета, ставшего гнездом шпионажа…
– Опять – гневно? – мрачно спросил Коба.
Вышинский совсем сник и продолжал охрипшим голосом:
– В заключение авторы письма заявляют, что никакого антисемитизма в СССР нет, да и быть не может. Ибо СССР – страна подлинного высокого интернационализма… И только заведомые клеветники могут отрицать прочность и нерушимость дружбы между народами СССР. У трудящихся евреев всего мира один общий враг. Это империалисты, в услужении которых находятся реакционные заправилы Израиля… – И я услышал те самые слова Кобы из доброго «второго письма»: – «Кто не знает, что оголтелый антисемитизм, разнузданный расизм составляют отличительную черту фашистских клик, повсеместно поддерживаемых империалистами США!»…
Вышинский закончил. Коба молча делал какие-то пометки в блокноте. Все ждали. Наконец Коба сказал:
– Ну, и зачем это письмо?
Вышинский пробормотал:
– Товарищ Сталин, я уже докладывал вам: на Западе развязана бешеная, злобная кампания…
– Если бы вы советовались не с
Вот так Коба сделал еще один, последний, главный поворот!
Вышинский в растерянности смотрел на Кобу. По-моему, до него стало доходить: Коба не разрешал евреям откупиться «кучкой буржуазных националистов». Это означало одно: он окончательно решился наказать народ.
Вышинский молчал.
Коба приказал мне:
– Запиши итог: «Приняли предложение товарищей из “Правды”». – Он опять обратился к соратникам: – Итак, у товарища Вышинского нет предложений. Тогда доложите нам вы, товарищ Игнатьев, ваши предложения по второму вопросу.
Игнатьев, несколько побледнев, начал:
– Министерство госбезопасности готово ликвидировать «пятую колонну» в столице. Грузовики дислоцированы за пределами столицы в ближнем Подмосковье, чтобы операция не потеряла внезапности. 5 марта они могут въехать в столицу и провести за одни сутки депортацию враждебного еврейского населения, как это уже практиковалось с чеченцами и ингушами. Одновременно это может быть проделано в Ленинграде и во всех крупных городах. Что касается самих евреев, то слухи о депортации просочились в их среду. Но акция не потеряла нужной внезапности, паники пока нет, и всерьез они не верят в ее возможность. Обычное рассуждение, поддержанное нашими сотрудниками в их среде: «Это невозможно, так как для этого понадобится слишком много грузовиков».
Вышинский побелел и только тихо сказал:
– Но, Иосиф Виссарионович… – И замолчал.
– Что Иосиф Виссарионович?! Боитесь? Чего? Что это может привести к войне? Оставьте ваши меньшевистские штучки! Неужели вы так слепы? Неужели вы думаете, что господа империалисты из-за жидов начнут воевать? Если мы их всех перережем, и то не начнут! Предадут, как предали при Гитлере! Но если империалисты все-таки нападут… Эх вы, слепые котята! Капитулянты! Да мы должны мечтать, чтоб они сейчас напали, если мы революционеры… Такие, каким был Ильич. Он в сложнейшей обстановке
Берия мельком взглянул на меня и еле заметно усмехнулся.
Теперь я знал: 5 марта состоится депортация евреев. На Крайнем Севере и в Казахстане в эти дни было адски холодно. Туда, на смерть, отвезут всех их.
И мою жену.
Я должен, обязан был действовать.
Все сбывается
Все, о чем говорил мне Берия, исправно сбывалось в эти дни.
Скоропостижно умер довереннейший человек Кобы – еврей Мехлис. Коба устроил ему торжественные